- Да, я согласилась, - печально сказала она. - Но я была очень молода, Доминик. Мне было страшно, я чувствовала себя виноватой и запутавшейся. И я хотела вырваться из той обстановки, которая меня окружала. Марк это знал, он играл на моих слабостях, а я, надо признаться, позволяла ему... Да и оптимизма у меня было хоть отбавляй. Я убедила себя, что в нашу брачную ночь моей любви и привязанности к Марку будет достаточно, чтобы стереть всякую память о тебе.
- Но этого не произошло? Роми покачала головой.
- Нет, не произошло. Мы не занимались любовью ни в брачную, ни в какую-либо другую ночь.
- Марк не захотел?
- Марк не мог, - сказала она бесцветным голосом. - Марк страдал импотенцией.
Доминик шумно вздохнул. Боже правый, с горечью сказал он про себя.
- И когда ты это обнаружила, Роми? г Она сглотнула.
- Фактически в нашу брачную ночь. Он тогда мне и сказал об этом.
Глаза Доминика сузились от едва сдерживаемого гнева.
- Он заранее был готов сделать с тобой такое? Вступать в брак.., без брачных отношений?
Роми уставилась на него округлившимися глазами. Ей раньше ничего подобного и в голову не приходило..
- Марк сказал мне, что секс никогда не вызывал у него интереса, но он боялся проконсультироваться по этому поводу у врача. А когда все-таки сделал это, вскоре после нашей свадьбы, то выяснилось, что у нас осталось очень мало времени.
- И, конечно, ты не могла в тот момент бросить его, верно? - высказал он свою догадку.
- Разумеется, не могла, - сказала Роми. - И он этого не хотел.
- Эмоциональный шантаж, - медленно произнес Доминик.
- Ну, все было гораздо сложнее, чем ты сформулировал, Доминик. Я некоторым образом ощущала, что это самое малое, что я могла сделать после того, как предала его.., да еще с его лучшим другом. На мне лежала по крайней мере часть вины за то, что вашей дружбе пришел конец. И все было не так уж плохо, как сейчас кажется. Марк мне нравился. Всегда нравился. Нет, жизнь с ним не была какой-то ужасной тюрьмой. Я радовалась, что могла ему помочь. И потом, - грустно закончила она, - мне просто больше некуда было идти.
Они долго молчали. Наконец Доминик как-то странно, тоном приговора, сказал:
- Понятно.
И Роми решила, что уйдет, не теряя лица. Прежде чем он ее вышвырнет.
Она неловко поднялась, намереваясь скорее пойти наверх и переодеться. Надетая на ней белая рубашка хранила его запах и вызывала у Роми невыносимо ясные воспоминания о том, как потрясающе прекрасно он занимался с ней любовью.
- Я, пожалуй, пойду, - сказала она. Он нахмурился, - Куда?
- Домой. Куда угодно... Во всяком случае, подальше отсюда.
Он принял настороженную позу человека, решающего, как ему лучше всего справиться с молодой, необъезженной лошадью.
Она направилась к двери, чувствуя, что определенно выглядит смешно в рубашке до середины бедер и туфлях на высоких каблуках.
- Если ты сейчас выйдешь отсюда, Роми Солзбери, то знай, что навсегда выйдешь и из моей жизни, - послышалось у нее за спиной.
Роми резко обернулась, ища у него на лице какого-то знака.
- А какая у меня может быть альтернатива?
- Альтернатива состоит в том, что ты остаешься.
Но что он ей предлагает? Чудесное любовное приключение? Будет ли ей этого достаточно? Готова ли она принять такое предложение, если хочет гораздо, гораздо большего?
- Но остаться ты сможешь лишь при одном условии, - продолжал он все тем же невозмутимым, почти бесстрастным тоном.
А вот и расплата. Интересно, подумала Роми, как он это сформулирует. Будет настаивать на том, чтобы обговорить основные правила с самого начала? Будет добиваться, чтобы она от него ничего не требовала? Чтобы просто всегда была у него под рукой?
Роми внутренне ощетинилась. Вот пусть и оставит при себе все эти условия!
Она наклеила на лицо сладенькую улыбочку.
- - И что же это за условие?
- Чтобы в один прекрасный день ты попыталась найти в своем сердце силы полюбить меня почти так же сильно, как люблю тебя я, - мягко сказал он.
Долгие секунды они оба молчали.
- О, Доминик! - вскрикнула она и залилась слезами. - Да я же люблю тебя - с самого начала! Со дня нашей встречи я только о тебе одном И думала! А ты ничегошеньки не понимал - глупый, бестолковый ты человек! - говорила она сквозь рыдания.
Он притянул ее к себе и дал выплакаться. Она рыдала, орошая слезами его голую грудь, потом он нашел платок в верхнем кармане сброшенного пиджака и ласково вытер ей лицо.
И только когда она перестала всхлипывать, он позволил себе улыбнуться и поцеловать кончик ее носа с той глупой сентиментальностью, которую обычно презирал в других людях и которой теперь - что было чрезвычайно странно - захотел предаваться до конца дней своих!
- Я правда бестолковый? - тихо спросил он.
- Правда!
- Значит, надо полагать, о супружестве не может быть и речи?
Роми подозрительно воззрилась на него.
- Если ты так думаешь, Доминик Дэшвуд, - заявила она, - то ты действительно тупой!
Он опять усмехнулся - на этот раз ошеломляющему отсутствию у нее всякой логики.
- Когда?
- Когда хочешь. Мне все равно, лишь бы сразу жить вместе.