Мщение или любовь

- Нет, ничего не будет отлично! Мы отсюда не выберемся никогда! Я это точно знаю! Я...

Указательным пальцем он приподнял ее подбородок, так что она не могла избежать его пылающего, грозового взгляда.

- Классическое лекарство от истерики - пощечина. - Его нахмуренные брови постепенно разгладились, и на лице появилась медленная, настороженная улыбка. - Но мне что-то не хочется к нему прибегать. Во-первых, у вас такое красивое лицо...

Мягкость его низкого голоса чудесным образом в один миг развеяла весь ее страх. Красивое лицо? Роми порозовела от удовольствия, которое доставил ей комплимент, и тут же подумала, как, должно быть, жалко она выглядит! И потом, разве правильно говорить такие вещи женщине, которая обручена?

Но когда она украдкой бросила взгляд на свою левую руку, то обнаружила, что забыла обручальное кольцо на туалетном столике в гостиничном номере. Не было никакого внешнего знака того, что она помолвлена! Значит, ей пора вести себя подобно взрослой женщине, которая к тому же собирается выйти замуж.

Придав лицу самое умное выражение, на которое она была способна, Роми сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и ровным голосом спросила:

- И как же, по-вашему, мы отсюда выберемся?

Он пристально смотрел на нее сверху вниз, его лицо и тело вдруг напряженно застыли. Роми с содроганием заметила, что его холодные серые глаза твердостью и блеском напоминают стальной клинок.

Неожиданно Роми осознала, что не слышит никаких обычных звуков - их заглушил шум пульсировавшей в голове крови. Поле зрения сжалось до маленького кусочка пространства, и Роми обнаружила, что видит только очертания его чувственного рта.

Ей казалось, что этот властный рот приближается к ней, и на какое-то мгновение она с замиранием сердца подумала, что вот сейчас мужчина наклонит свою темноволосую голову и поцелует ее, - и осознала, что задерживает дыхание в ожидании...

Но он вдруг засмеялся и как-то неловко переступил с ноги на ногу, словно ему было неудобно стоять.

- Боюсь, у меня нет готового решения. Так что нам просто придется подождать. Рано или поздно кто-нибудь обязательно заметит, что одного из нас нигде нет или что этот лифт основательно застрял между этажами.

- Да, конечно, - холодно сказала она и подчеркнуто повернулась к нему спиной, чувствуя себя вконец униженной, ведь она отдавала себе отчет в том, что всего мгновение назад ей очень сильно хотелось, чтобы он ее поцеловал. Неужели и он догадался об ее желании?

Что это - еще одно проявление предсвадебной лихорадки? Неужели это нормально - хотеть, чтобы совершенно незнакомый мужчина схватил тебя в объятия и зацеловал почти до смерти? Крепко сжав губы, Роми уставилась на пустую стену - она испытывала отвращение к себе.

Доминик смотрел на ее напряженные плечи и едва ли не физически ощущал, как тесное пространство лифта заряжается магнетизмом взаимного сексуального влечения.

Он попытался дать разумное объяснение тому, что с ним происходит. За прошедший год у него почти не было времени думать об удовольствиях, так что это неодолимое желание схватить ее и прижать к себе могло быть просто реакцией его тела на такое добровольное воздержание.

Он трудился на износ много месяцев подряд, взявшись в одной гонконгской юридической фирме за работу, для которой был слишком молод и не обладал достаточной квалификацией, но в которой добился абсолютного успеха, что удивило всех - кроме него самого.

Ибо Доминик был полон решимости преуспеть и стать первым из своей семьи, не знающим страха перед судебными исполнителями.

Он вырос в бедности - в самой настоящей бедности, - живя с матерью, которая была настолько гордой и суровой, что позволяла своему единственному ребенку голодать. И Доминик навсегда запомнил, что такое голод. Память об этой великой ноющей пустоте у него под ложечкой гнала его вперед и вперед. Он поклялся, что остановится лишь тогда, когда заработает достаточно, чтобы ему никогда больше не пришлось испытать голод.

Вся беда в том, что своей цели он достиг уже давно, но намеренно как бы не замечал этого.

Его жизнь была целиком отдана работе. Женщинам не находилось места в его мире. Они лишь отвлекают своими обольстительными глазами и нежной плотью. А такие женщины, как эта - с волосами цвета светлого меда, которые, будто лунный свет, стекают на ее торчащие, высокие молодые груди, - ну, эта... Доминик вполне мог себе представить, что ему никогда больше не захочется работать, если он все на свете позабудет в ее объятиях.

Конечно, время от времени он с кем-то встречался, но то были отношения, которые он мог держать под контролем. Полностью. И по этой причине он был склонен заводить романы с женщинами постарше.

С женщинами, которые знали, что к чему. С женщинами, перешагнувшими за тридцать, сделавшими карьеру и не стремившимися найти постоянного партнера. Во всяком случае, именно так они всегда говорили ему вначале. Спустя три месяца, когда они пускались в разговоры о младенцах и доме, Доминик бывал вынужден мягко закрывать очередной роман.