Мщение Баккара

Цампа поднялся по лестнице прежде Рокамболя.

— Как, — сказал капитан по-испански, — ты уже приехал?

— Да, капитан.

— Где же каторжник? — спросил Педро С, видя в лодке только одного графа.

— Он умер.

— Что?

— Его убил граф.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Маркиз хотел убежать: он бросил руль, выпрыгнул в море и пустился вплавь. Но граф распорядился с ним по-польски.

— Что?

— Он выстрелил в него из револьвера так, что маркиз нырнул и больше не показался на поверхности.

— Ах, господин граф, — воскликнул капитан по-английски. — Вы сделали похвальное дело, убив каторжника, решившего убежать.

— Я исполнил свой долг, капитан, — отвечал скромно Рокамболь.

На другой день Цампа подал Рокамболю номер мадридской газеты, в которой граф Вячеслав Полацкий прочел историю, рассказанную накануне Цампой капитану дону Педро С.

— Вот как пишут историю! — проговорил Рокамболь, расхохотавшись.

Спустя пять дней в гостиницу «Три мага», в комнату графа Вячеслава Полацкого, вошел Цампа.

— Ну, — сказал португалец, — нам пора в дорогу.

— Наконец-то, — сказал Рокамболь.

— Замок де Салландрера неблизко отсюда, — продолжал Цампа.

— Знаю.

Граф Полацкий простился с капитаном Педро С. под предлогом, что получил письмо, вызывающее его в Польшу по чрезвычайно важным делам.

В десять часов утра он сел в свою дорожную карету, запряженную четырьмя сильными мулами.

Польский вельможа выехал из Кадикса с большим шумом, в сопровождении своих четырех лакеев.

Проехав две мили, он остановился на первой станции, в гостинице.

Здесь вошел к нему человек, одетый в платье простого мещанина, — это был Цампа.

Через несколько минут он сидел уже вместе с Рокамболем в карете, которая помчалась с быстротою молнии и через тридцать шесть часов доехала до Барселоны, от которой замок Салландрера находился в пятнадцати милях.

— Послушай-ка, друг, — сказал Цампа, — нам необходимо здесь переночевать для того, чтобы переодеться.

— Натурально, — сказал Рокамболь.

Граф Полацкий остановился в гостинице «Лев» и велел подать ужин к себе в комнату.

После ужина Цампа вышел и, возвратившись через час, сказал:

— Все готово, дружище. Теперь тебе остается сделать только одно, а именно: преобразиться снова в маркиза де Шамери.

Через четверть часа польский вельможа, которому можно было дать на вид лет пятьдесят, превратился в молодого человека со свежим румяным лицом, с белокурыми волосами, тридцати лет — в того, кто был известен в Париже под именем маркиза де Шамери.

— Каким же образом мы выйдем отсюда? — спросил Рокамболь, оканчивая свой туалет.

— Очень просто — через двор: тебя никто не узнает. Действительно, Рокамболь и Цампа прошли через двор, не обратив на себя ничьего внимания, и вышли на улицу.

Они прошли пешком через всю Барселону и вышли к Помпелужским воротам.

Здесь Цампа заблаговременно приготовил лошадей, у гостиницы «Инфант».

— Вот что, дружище, — сказал португалец, — нам следует выпить на дорогу бутылочку астурийского; нам ведь придется ехать по холоду до самого рассвета.

— Что ж, пожалуй. Но скажи мне одно: как ты объяснишь свой приезд со мной в замок Салландрера?

— Это уж мое дело. Будь покоен.

Цампа велел подать в отдельную комнату две бутылки астурийского вина и уселся на диване вместе с Рокамболем.

Португалец выпил залпом два стакана, отчего лицо его немного покраснело.

— Мне кажется, — сказал Рокамболь, — что ты уже опьянел.

— Да, но когда я пьян, я бываю необыкновенно весел, так что люблю всех.

Выпив еще два стакана, Цампа стал путаться в словах и совершенно, как говорится, раскис.

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — подумал Рокамболь. — Теперь время все у него разузнать.

— Честное слово, — пробормотал Цампа, — ты нравишься мне, господин герцог.

— Благодарю, — отвечал мнимый маркиз, улыбаясь.

— И я уверяю тебя, что, когда ты обвенчаешься с Концепчьоной, моя радость будет невыразима.

— Так что ты можешь считаться моим другом?

— На жизнь и на смерть!

— И ты докажешь мне это на деле?

— Во всякое время.

— Сомневаюсь в этом…

— Понимаю… ты намекаешь о бумаге…

— Ты не ошибся, — сказал Рокамболь.

— Неужели эта бумага тебя беспокоит?

— Гм… отчасти — да. Если бы она не существовала, я сделал бы для тебя все, что обещал.

— И ты не врешь?

— Честное слово Рокамболя.

Цампа расхохотался.

— Неужели ты думаешь, что я в состоянии употребить ее во зло?

— О, нет… Но ведь мы только люди… ты можешь умереть скоропостижно. Нотариус, которому ты отдал ее…

— Неужели ты поверил этому? — спросил Цампа, захохотав.

— Чему? — спросил Рокамболь, удивляясь.

— Тому, что я отдал эту бумагу нотариусу на сохранение.

— Конечно, я поверил.

— Ну, так очень глупо сделал, потому что она преспокойным образом лежит у меня в кармане.

При этом Цампа вынул из кармана бумагу, развернул ее и положил перед Рокамболем, который сразу узнал ужасное объявление, которым он собственноручно признает себя Рокамболем, а не маркизом де Шамери.

— Вот, — сказал Цампа, — смотри, как я дорожу этой бумагой.

Он приблизил ее к свечке и зажег.

— Друг мой! — воскликнул Рокамболь, обнимая португальца.