МразЪ

Голова папы превратилась в выпотрошенную маску. Полицейский сказал, что отцу «вскрыли голову». Очень похоже на правду.

– Ты что, немая?! – спросил полицейский, лысый мужчина с глазами ищейки. Зрачки бегали туда-сюда, попутно смотрели мои трясущиеся губы и вспотевший лоб.

Подняла голову. Очень хотела рассказать про убийцу. Хоть что-то, но я просто не могла – язык не слушался, в горле стоял ком.

Взгляд упал на тело мамы – ей, как сказали стражи порядка, «повезло больше»: голова на месте. А вот на груди краснела полоса, из которой натекло много крови. Преступник воткнул меч в грудь. Глаза будто вылезли из орбит – наверное, мама перед смертью задыхалась, легкие ведь пробиты.

Сама едва не задохнулась, от слез, которые, казалось, иссякли. Но нет, хлынули с новой силой. Капали прямо на пол.

– Ну-у, не стоит на это смотреть! – ко мне подошла вторая полицейская, женщина с рыжими волосами. У нее – доброе лицо, которое выражало сочувствие. Насколько это возможно. – Пойдем со мной!

Я не сопротивлялась, позволив полицейский отвести меня на кухню. Там женщина запустила автоматический холодильник – на самом деле просто подъемник, который опускал железный шкаф с продуктами. Не с поверхности, конечно же, но все же находившийся выше той глубины, на которой мы жили (порядка пятнадцати метров). Там земля была мерзлая – «естественный холодильник, который не требует энергозатрат», как говорил папа.

Полицейская достала бутылку с молоком:

– Тебе согреть?

Кивнула.

«Надо рассказать ей! Надо рассказать!» – пульсировала мысль, но сделать ничего не могла – тело не слушалось.

Полицейская согрела в термокомбайне молоко, подала стаканчик. Улыбнулась – женщина так добра ко мне.

– Алиса, кажется, так тебя зовут?! – спросила она.

Снова кивнула.

– Ты сейчас очень испугана, но, поверь мне, пройдет и это… – сказала полицейская, взяв за руки. – Ты просто должна это пережить. Постарайся найти себе занятие, постарайся в нем раствориться, если получится.

Женщина говорила так уверенно, что хотелось поверить.

– Я знаю, что говорю… Моего отца убили «зимники», именно поэтому и стала полицейским. Сначала, – под глазами женщины блеснули слезинки, – сначала было очень больно, а потом… потом, знаешь, стало легче. Потому что это теперь – мое занятие, которое занимает все время. И мне просто некогда плакать

Женщина показала на значок.

– Но, конечно, не стоит заниматься именно этим, – полицейская едва заметно улыбнулась. – Можно найти себе другой занятие. Например, начать рисовать. Хоть это сейчас официально властями и не поощряется, – женщина перешла на шепот, – но тебе можно. Я разрешаю. Пусть это будет твой маленький секретик, понимаешь, о чем я?

Женщина наклонилась ко мне. Она будто исповедовалась, но я же не священник! Мне и самой плохо!

– Прозоров приехал, – в дверях показался полицейский-мужчина.

Женщины скривила губы, а, когда заметила, что я увидела, пояснила:

– Я знаю, что это твой дядя, но все-таки… – полицейская пожала плечами, потом выдохнула. – И ничего не говори ему из того, что я тебе сказала. Хорошо?

Кивнула.

– Вот и славно. Просто помни, – женщина остановилась в дверях, – жизнь продолжается.

«Просто помни».

Но зачем жить?! Папы с мамой нет! Я осталась одна.

Но не совсем – дядя Анатолий уже в дверях. Грузная фигура, казалось, не входит в проем, но при этом он умудрялся перемещаться на моноколесе, что само по себе трудно – надо же балансировать. Папа говорил, что моноколесо – его разработка. Помимо вооружений отец иногда что-то конструировал. «Вот и для родственника не забыл», – так он сказал.

В полумраке казалось, будто у дяди всего одна нога. «Костяная нога», – вспомнилась фраза из сказки. По телу пробежал холодок.

Дядя медлил пару секунд, словно соображая, куда попал. Потом раскинул руки и въехал в кухню.

– Девочка моя, я так тебе сочувствую! – сказал он.

Но на лице не отражалось ни капли того самого сочувствия – только натянутая улыбка.

Сжал меня в охапку. Так, что кости затрещали. Слезы хлынули с новой силой.

– Мне так жаль, так жаль, девочка моя! – Анатолий потрепал меня по голове, одновременно улыбаясь полицейским, которые наблюдали за сценой со стороны. – Но ничего – поживешь у меня. Добрый дядя не бросит в трудную минуту. Ни за что!

Дядя взял меня за руку и «повел» (точнее – потащил на буксире) к выходу. При этом направился не к переходу в подземный комплекс «Д», где мы жили, а к лифту на поверхность. Оттуда же явились полицейские. Интересно, почему?

Когда проходили-проезжали мимо спальной родителей, дядя прижал меня к потной кофте – сопли разом вышибло.

– Не смотри туда, девочка моя.

Он называл меня «моя». А мне каждый раз становилось противно – казалось, что так я предаю родителей.

Почему должна быть теперь «его»? Почему?!

Лифт зашумел, поднимаясь к поверхности. Живот сразу свело.

«Мы даже костюмы не одели, – подумала я. – Мы же замерзнем!»