Мракобес

…Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне – псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду.[9]

Слово «Чародеи» разрушило странное состояние полусна, полуяви, напомнив о том, что происходит на самом деле.

Камера.

Ведьма.

Инквизитор.

Библия, прочитанная на немецком языке. Искаженная.

Агеларре, должно быть, помирает со смеху.

Иеронимус отложил книгу, прокашлялся и понял, что сорвал голос.

Первый солнечный луч уже проник в город, гуляет по начищенным медным сковородкам Доротеи Хильгерс, золотит солому в растрепанных волосах Рехильды Миллер.

Рехильда спала на полу у ног Иеронимуса. И когда он увидел ее прекрасное умиротворенное лицо, он заплакал.

* * *

…Дабы обвиняемая Рехильда Миллер из Раменсбурга спасла свою душу и миновала смерти ада для души, мы пытались обратить ее на путь спасения и употребляли для этого различные способы. Однако, обуянная низкими мыслями и безнадежно совращенная злым духом, означенная Рехильда Миллер предпочла скорее быть пытаема ужасными вечными мучениями в аду и быть телесно сожженной здесь, на земле, преходящим огнем, чем, следуя разумному совету, отстать от достойных проклятия и приносящих заразу лжеучений и стремиться в лоно и к милосердию Святой Матери-Церкви. Так как Церковь Господня ничего более не знает, что она еще может для обвиняемой сделать ввиду того, что она уже сделала все, что могла, мы присуждаем означенную Рехильду Миллер к передаче светской власти, которую нарочито просим умерить строгость приговора и избегнуть кровопролития.

Часть третья Дорога

Бальтазар Фихтеле долго ходил вокруг толстых стен доминиканского монастыря, где, как ему сказали, разместился инквизиционный трибунал. Жители Хербертингена посматривали на Бальтазара с опаской: чуть не по пояс забрызган дорожной грязью, вооружен длинноствольным пистолетом, нескладный долговязый детина. Да еще разыскивает инквизиционный трибунал.

Новость о прибытии чужака мгновенно облетела все кварталы, прилегающие к монастырю, и когда Бальтазар направился туда, его провожали десятки глаз – любопытствующих, встревоженных. И шепоток. Посланец из Рима?.. Важная персона, прибывшая с вестями?.. Раскрыто новое злодейство дьяволопоклонников?..

Бальтазар, естественно, ничего этого не замечал. Шел своей нелепой походкой, раскачиваясь и размахивая руками, погруженный в свои мысли, пока не уперся длинным носом в толстую монастырскую стену. Поднял глаза.

О деяниях Иеронимуса фон Шпейера в Хербертингене он был уже наслышан. Местные кумушки страшным шепотом перечисляли имена сожженных ведьм. Мракобес с нескрываемым удовольствием отправил на казнь двух повитух, промышлявших изъятием младенцев из чрев непотребных девиц. Припугнул заодно и самих девиц. Кроме того, за Мракобесом и его товарищем, Гаазом, числилась целая секта бесноватых баб, занимавшихся коллективными радениями и онанизмом и промышлявших по округе порчей и сглазом. Главу секты, Верховную Жрицу, по слухам, велел плотски утихомирить, что и было исполнено солдатами местного гарнизона.

Неплохо зная Иеронимуса, Бальтазар Фихтеле ни секунды не сомневался в том, что отец инквизитор вытворил все то, что ему приписывают. Возможно, и не только это.

Страшновато студенту. Но деваться некуда – послан за Мракобесом.

Долго ходил вокруг да около, как будто прицеливался. Три этажа, подвал – вон то самое здание, из-за стены видать. Толстые стены, как у крепости. Тяжелые двери, обитые железом, – как будто плющ вырос на досках, впился в их поверхность, растопырил пальцы-листья.

Покружив так и эдак, Бальтазар смирился с тем, что иного выхода нет, кроме как постучать.

И стукнул. Раз, другой.

В оконце каземата мелькнул огонек, шевельнулась тень. Бальтазар замер.

Лязгнул засов, и тяжелая дверь – такая неприступная – отворилась без худого слова. Знакомый голос произнес из темноты сада:

– Входи, Фихтеле.

Ежась, бывший студент вошел.