Мрак под солнцем

— Да. Только не забывай, что у них, — Николай кивнул в сторону искореженных машин на дороге — может быть больше заступничества Аллаха, чем у нас. А ты потерял девять человек, большую часть своего отряда, твою мать. Что ты скажешь их родным?

— Что они умерли как подобает воину и мужчине, рафик Николай.

Да… А ведь это здесь такое реально прокатит. У нас всех долбают насчёт потерь, командиры теперь считают, что лучше не выполнить задание, чем даже просто рискнуть получить какие-то потери, тем более безвозвратные. Он знал случаи, когда командиры разведгрупп, отходя от ПВД[19] на километр-другой, останавливались на лёжку и так и лежали всё время, а потом возвращались и докладывали о проведенном патрулировании. Некоторые козлы ещё умудрялись и боеприпасы под боеконтакт списать, а потом продать, было и такое. А здесь… нет, здесь такой хрени и близко нет. Что с той, что с другой стороны — всё всерьёз, и если кто погиб, значит, погиб как мужчина, ему рай небесный и всё такое. Вот эта разница — неготовность терпеть даже единичные потери у одних и готовность класть на алтарь тысячи, десятки тысяч, год за годом, год за годом — и обуславливает всё то дерьмо, какое сейчас есть в Афганистане.

— Хорошо… — Николай не хотел спорить — Десять минут. Уходим…

Про себя Николай подумал, что не просто так они всё просрали. Мать твою, жили, как сыр в масле, слуги были, в армии вместо них служили племена с Чада, туареги, которые сейчас кусок нефтяных полей хотят. Шестнадцать тысяч долларов на человека — средний доход, жилье бесплатно, машины. А потом — надули им в уши, они и…

Чурки хреновы. Правильно им вламывают на каждом шагу.

Российская Федерация. Ближнее Подмосковье. Осень 2014 года

На периметре государственной дачи, раньше принадлежавшей КГБ СССР (так называемый объект АБЦ) — ещё с утра заняли позиции бойцы Национальной гвардии. Дивизия Дзержинского, ныне переименованная. Рослые, под два метра парни, французские боевые костюмы, новейшее оружие, броневики от КамАЗа, которые держат выстрел КПВТ в упор с любой проекции, малогабаритный беспилотный летательный аппарат, подававший картинку сразу в штабной бронетранспортёр, снайперы на крышах. На всех подходах к зданию выставили униформированные и скрытые секреты, проштрафившиеся бойцы распихивали в разные стороны снег широкими, желтыми лопатами под окрики сержантов. Всю ночь шёл снег, тяжелый, мокрый, с утра в Москве было не проехать, техники не хватало — но на дорогу, ведущую к АБС, выделили два немецких снегоуборщика, которые проходили по ней каждые полчаса. Было тепло — излишне тепло для этой последней мирной зимы. Снег копился на ветвях могильно-чёрных деревьев шапками, потом падал на землю с глухим хлопком. Заполошно каркали вороны…

Примерно к 11:00 стали съезжаться гости. Это было нормальное время для государственных мужей и для Москвы вообще: раньше оно звалось сталинским, теперь — куршавельским. В отличие от обычных людей, которые в 7 часов утра толкались на станциях метро, ругаясь, лезли в автобусы и маршрутки, чиновники обычно просыпались в 9–9:30, ещё у них оставалось время не спеша позавтракать, сходить в спортивный клуб и сделать все другие нужные дела перед тем, как явиться на работу. Опытные люди знали — до обеда никакие дела чиновная Москва не решает. Она просыпается. При Сталине было то же самое — правда при Сталине в министерствах работали до 24:00 (с большим вечерним перерывом в три часа на то, чтобы съездить домой покушать или прикорнуть на кушетке). Сейчас же в Москве — в пять часов уже мало кого можно было найти на своем рабочем месте. Кому надо в банк, кому — прикупить недвижимость или решить вопросы по предприятиям, которые принадлежат жене, потом — в ночной клуб или обычный, дорогой и пристойный ресторан. Посиделки как раз и затягивались до 11, до 12 часов, а то и дольше. Да… не сталинские в Москве были времена. Не сталинские.