Mr. Darcy's Diary

Я насторожился. Ясно было, о ком она говорит. Уикхем! И как она говорила о нем! Никакого презрения, только симпатия. Она хотела продолжить свой рассказ, но, по–видимому, почувствовала, что делать этого не следует.

Я не должен был поддерживать разговор на эту тему. Я не должен был объясняться с ней. И тем не менее, против свой воли, я сделал именно это: – Мистер Уикхем обладает такими счастливыми манерами и внешностью, что весьма легко приобретает друзей. Достаточно ли он способен их сохранять – вот что кажется мне более сомнительным.

– Он имел несчастье потерять вашу дружбу. Быть может, это наложит тяжелый отпечаток на всю его жизнь.

Что такое он ей сказал? Как всё изобразил? Мне хотелось бы рассказать ей всю правду, но я боялся причинить вред репутации Джорджианы.

И опять мы оба замолчали. Спас положение сэр Уильям Лукас. Он отпустил замечание, которое заставило меня в одно мгновение забыть об Уикхеме.

Он похвалил то изящество, с которым мы танцуем, а затем, глядя на мисс Беннет и Бингли, выразил надежду получать теперь подобное наслаждение особенно часто, после того, как произойдет определенное и, разумеется, столь желанное событие.

Я был поражен. Но ошибиться в интерпретации его слов было невозможно. Он не предполагал, он утверждал, что мисс Беннет и Бингли должны пожениться. Я на всякий случай посмотрел на то, как они танцуют, и не увидел ничего, что могло бы навести на мысль о женитьбе. Но если об этом уже поговаривают, то дело очень серьезное. Я не мог позволить Бингли испортить репутацию молодой леди, какое бы удовольствие от ухаживаний за ней он ни получал. Придя в себя, я попытался продолжить разговор и спросил Элизабет, о чем мы говорили.

– В сущности, ни о чем, – был её ответ.

Я попытался заговорить о книгах. Она была уверена, что мы с ней одних и тех же книг не читали и не испытываем при чтении одинаковых чувств. Я понял, что говорить нам не о чем.

Она призналась, что не в состоянии говорить о книгах во время бала, но я был уверен, что не танцы отвлекают её. Дело было в том, что мысли ее блуждали весьма далеко от предмета разговора.

Неожиданно она обратилась ко мне: – Помнится, мистер Дарси, вы признались, что едва ли простили кого–нибудь в своей жизни. По вашим словам, кто однажды вызвал ваше неудовольствие, не может надеяться на снисхождение. Должно быть, вы достаточно следите за тем, чтобы не рассердиться без всякого повода?

Имеет ли она в виду Уикхема? Пожаловался ли он на отчуждение, возникшее между нами? Казалось, ей было очень важно услышать мой ответ, и я поспешил успокоить её.

– О да, разумеется, – твердо ответил я.

Она стала задавать другие вопросы, пока я не поинтересовался, что она хочет выяснить.

– Я просто пытаюсь разобраться в вашей натуре, – ответила она, стараясь сохранить на лице непринужденное выражение. – Просто разобраться.

В таком случае она не Уикхема имела в виду. За это я был ей благодарен.

– И вам это удаётся? – не мог не спросить я.

Она покачала головой: – Увы, ни в малейшей степени. Я слышала о вас настолько различные мнения, что попросту теряюсь в догадках.

– Что ж, могу представить себе, – произнес я, но настроение моё упало из–за мыслей об Уикхеме. Неожиданно для себя добавил: – Я бы предпочел, мисс Беннет, чтобы вы пока не рисовали в своем воображении моего духовного облика. В противном случае полученная вами картина не сделает чести ни вам, ни мне.

– Но если я сейчас не подмечу самого главного, быть может, мне никогда не представится другого случая.

Ведь я просил о снисхождении. Невозможно для меня было бы повторить мою просьбу. И я холодно ответил: «Не хотел бы лишать вас какого бы то ни было удовольствия».

Мы закончили танец так же, как и начали – в молчании.

Но я не мог долго сердиться на Элизабет. Это же Уикхем что–то рассказал ей, но он–то не способен был на правду, и на её долю пришлась изрядная порция лжи. И как только мы закончили танец и разошлись, я уже простил ей всё, а мой гнев обратился на Уикхема.

Как же он всё–таки представил нашу историю? Мне не давало это покоя. И в какой степени это повредило моей репутации?

От тревожных мыслей меня отвлек полный молодой джентльмен, который расшаркивался передо мной и извинялся за то, что осмеливается представить себя сам. Я было уже отвернулся от него, но тут сообразил, что это именно его я видел с Элизабет, и мне стало любопытно, что же он может сказать.