Может быть. Рассказы

– Точно никто вам не скажет, однако по преданию, первыми поселились здесь иудеи, из тех, кто не пожелал ждать, пока Моисей их до смерти загонит своими скитаниями. Вот они ночью и отделились ото всех и ушли в северные земли, уведя с собой и часть домашних животных, – с важным видом оттого, что его расспрашивает ученый человек, рассказывал мужик. – Ну и приглянулись им места наши: луга, куда ни кинь глазом, лесу для строительства – немерено, ну и, конечно, речка рядом. Так и осели они тут. А уж почему из всей живности только козел с козами прижились, это одному черту известно; видать, неспроста козел на черта похож, ну, вылитый черт, извели всю скотину другую, – понизив голос, сказал Савелий.

– А может, не козел на черта, а черт на козла похож; может, сначала козел был, а уж с него и черта выдумали? – желая подтрунить над Савелием, спросил я его.

– Кто кого ранее, не знаю, того и знать мне не дано, да только родня они, как глянет ночью в оконце избушки, так хоть ором ори: страх-то какой! Перекреститься рука сама так и тянется, а ни сказать чего, ни пошевелиться не можешь: столбняк и немота на тебя нападают. У нас тут один мужик, Павлом зовут, аж поседел весь к утру от страху-то, – снова, понизив голос, сказал Савелий.

– Так кто ж то был-то: черт или козел, ведь похожи они? – продолжал подтрунивать я.

– Известно, кто – козлы-то по ночам спят! – рассудил Савелий.

– И что, много иноземцев на селе живет? – решил сменить я тему разговора.

– Да нет. Куды потом все они делись, не скажу, сам не знаю, но один и до сих пор живет, Ефремом звать, хотя толком никто и знать не знает, иудей он или так просто – пришлый.

– Так ли не так, но предание такое, – закончил мужик свой рассказ.

– А вот сказывали мне в городе, что невозможно проехать мимо этого села, не заметив его, – так ли это? – спросил я.

– Это точно, никак не заметить село невозможно: запах козлиный. Ну и воняют же они! – пояснил мужик. – А и без них никак нельзя. Все, чем село живет, с козлиным родом связано: шерсть, мясо коз, пух, ну и, конечно, навоз. Лучше коровьего и конского: в огороде да на полях все так и прет, не успеешь в землю зернышко бросить; а нужно его, этого навоза, раз в пять меньше, чем коровьего или, скажем, конского. Потому и терпим такой запах: к запаху привыкнуть можно, а голод не тетка… Да сами скоро все увидите.

Стемнело, уж и дороги почти не видать; Савелий, удобней устроившись, заснул. Так и ехали мы, медленно продвигаясь вперед. Но когда, по моим подсчетам, до села оставалось километров пять, лошадь вдруг встала как вкопанная, учуяв резкий, вонючий до тошноты козлиный запах. Мы с Иваном и так и этак носы воротили, а все ж до нутра пробирает. А мужик лежит себе в телеге и во сне соломинку из угла рта в другой угол перекатывает, и все-то ему нипочем.

– Может, к селу все-таки подбросишь? – с надеждой в голосе спросил я.

– Ну его, село это: нехорошее место, в народе говорят. Лошадь – и та идти не хочет, – сказал Иван и резонно добавил:

– Теперь уж не заблудитесь: на запах идите, да и Савелий дорогу знает.

Мы слезли с телеги. Иван развернулся и поехал обратно. Лошадь никак не могла успокоиться: мотала головой из стороны в сторону, громко фыркая, а то вдруг брыкаться начинала, и если смотреть сзади на телегу, то комическое зрелище представлялось: из-за телеги постоянно раздавалось громкое фырканье и то налево, то направо вылетали лошадиные ноги.

Наконец, когда уж светать должно было скоро, преодолели мы с Савелием очередной косогор и с вершины холма увидали-таки село Малые Козлы. Представь себе, уважаемый читатель: на высоком холме стояла белая церковь, хорошо видимая отовсюду, откуда только ни подъезжай к селу; по склонам холма и вокруг него деревенские дворы с белыми избами; с юга холм огибала красивая речка, а с другой стороны холма – пашни, леса да луга, луга, луга – сколь глаз хватает. Красота необыкновенная!

– Вот и прибыли. Вот они, Малые Козлы, – послышался голос Савелия.

– А где тут остановиться можно, чтобы тихо и спокойно было? – спросил я Савелия.

– К Таисии идите – это на краю села, аккурат там, где речка крутой поворот делает, упираясь в село.

Рубленый дом бабы Таисии, который, наверное, уж век стоит на этом месте, был маленький, действительно стоял на краю села и своим видом говорил о бедности его хозяйки. Внутри, как это часто бывает в маленьких или бедных семьях, изба представляла собой одну комнату. Жила Таисия одна: муж давно помер, а сыновей разбросало по белому свету так, что и сама она толком объяснить не могла, кто где. От платы за проживание она отказалась, и я обещал отремонтировать крышу и поправить забор – на том и сошлись.

Держала Таисия козу, кур. Был у нее и огород – все было засажено картошкой, капустой, огурцами, в общем, всем тем, что на зиму сохранить можно. И все сама да сама; по рукам видно было, что поработать ей за свою жизнь крестьянскую много пришлось. Да что и говорить: спины всю свою жизнь не разгибала. Видать, жизнь эта и согнула ее уж навсегда – так и сейчас ходила Таисия, не разгибая спины.