В середине 1920-х годов математики, такие как великий статистик и генетик Роналд Эйлмер Фишер, также подхватили термин «информация», используя его для описания статистических концепций, хотя им еще предстояло прийти к единому определению. Знал ли Эдриан об их попытках математизировать информацию, неясно, но он понимал, что работа над природой нервного сообщения неизбежно пойдет в этом направлении. В апреле 1929 года он писал своему другу Форбсу:
Именно так и случится в последующие десятилетия. Значение предположения Эдриана о том, что существует нейронный код, и его интуитивное прозрение, что сообщение содержит какую-то информацию, послужили мощным фактором трансформации нашего понимания работы нервной системы и мозга. Сдвиг происходил не в лабораториях, полных электродов и приколотых к приборам лягушек, не в мире проводов и роботов, а перед пыльными кабинетными досками, возле которых ученые, оперируя математически-абстрактными категориями, отыскали новый подход к моделированию того, что делает мозг.
9
Контроль. 1930–1950-е годы
Когда-то в Детройте жил гениальный, но довольно странный мальчик по имени Уолтер. Семья Уолтера думала, что он не от мира сего. В 1935 году, в возрасте двенадцати лет, Уолтер забежал в публичную библиотеку, спасаясь от хулиганов. Благополучно спрятавшись внутри, он оказался перед экземпляром «Оснований математики»[178] – трехтомного труда по устрашающей математической логике, написанного Альфредом Нортом Уайтхедом и Бертраном Расселом. Заинтригованный и очарованный, в течение следующих нескольких недель Уолтер неоднократно возвращался в библиотеку, чтобы кропотливо изучать книгу, вглядываясь в уравнения и усваивая аргументы.
Возможно, эта история просто выдумка, но вот следующая точно правдива. Три года спустя, в 1938 году, пятнадцатилетний Уолтер сбежал из дома и оказался в Чикаго. Каким-то образом он попал в кабинет Рудольфа Карнапа, профессора философии Чикагского университета, недавно опубликовавшего «Логический синтаксис языка». По словам Карнапа, Уолтер заявил, что «читал книгу и что один абзац на определенной странице был ему непонятен…». «Поэтому мы сняли мой экземпляр книги с полки, – продолжает философ, – открыли соответствующую страницу, внимательно прочитали абзац… и мне тоже было непонятно!» [1]
Мальчика звали Уолтер Питтс, рассказов о нем – легион, но в основном факты проверить нельзя.
Одна история о его жизни начинается так: «Биографий Уолтера Питтса нет, и любое честное обсуждение его жизни противостоит общепринятой биографии» [2].
Питтс казался настолько необычным и странным, что его собственный друг, Норман Гешвинд, сказал, что посторонние могут подумать, что Питтс был продуктом какого-то коллективного заблуждения[179] [3]. Но Питтс был достаточно реален, и его работа с неврологом Уорреном Мак-Каллоком о логике функционирования нервной системы изменила современное знание о мозге.
Несмотря на то что Питтсу было всего пятнадцать лет и он не имел никакой научной квалификации (он был чистым самоучкой и никогда не получал степеней), его познания в математике и логике были настолько глубоки, что ему разрешили посещать еженедельный семинар по математической биофизике[180], организованный Николасом Рашевским в Чикагском университете [4]. Интерес Рашевского к слиянию математики и биологии был частью тенденции, которая зародилась в 1920–1930-х годах, когда ученые, мыслящие математическими категориями, начали исследовать различные биологические явления – от популяционной генетики до экологии [5]. Но в этих случаях математические модели обычно требовались для составления прогнозов, которые затем могли быть подкреплены наблюдениями. Рашевский использовал совершенно иной подход. С его точки зрения, любая связь между математическими моделями и реальностью была чисто случайной – поиск конкретного выражения его идей был, по словам ученого, «неуместен» [6].
Одна история о жизни ученого по имени Уолтер Питтс начинается так: «Биографий Уолтера Питтса нет, и любое честное обсуждение его жизни противостоит общепринятой биографии».