Еще один факт, особенно заинтересовавший Гельмгольца, раскрывает общий принцип того, как мозг обрабатывает стимулы. «Мы привыкли игнорировать все те части ощущений, которые не имеют решающего значения для внешних объектов», – писал исследователь [33]. Мозг просто игнорирует недостающий стимул и самостоятельно «дорисовывает» картинку, воссоздавая весьма размытое пространство, приблизительно основанное на окружающих формах и цветах, которое мы не замечаем. Гельмгольц предположил, что даже при работе с относительно простыми раздражителями мозг постоянно делает бессознательные выводы о природе объектов, которые воздействуют на нервную систему. Подразумевалось, что сложные структуры мозга каким-то образом способны выполнять логические операции не только без участия сознательной мысли, но и, по-видимому, делать это в качестве необходимого предварительного условия для ее появления [34]. Взгляд Гельмгольца на мозг как на активный орган и на восприятие как на несовершенный и избирательный процесс, формирующий картину мира, представлял собой крупный прорыв в понимании работы мозга, который до сих пор имеет определяющее значение. Это озарение было чистым продуктом научного открытия, без применения метафоры из сферы технологий.
Правда, в некотором отношении философия завоевала здесь первенство. Философы XVIII века, изучавшие восприятие, такие как Дэвид Юм[123] и Иммануил Кант[124], спорили о том, пришли ли идеи из мира (Юм) или в восприятии мы оперируем врожденными понятиями (Кант). Философы и историки размышляли о том, действительно ли Гельмгольц был кантианцем, но его взгляд на восприятие и функцию мозга соответствовал одному аспекту философии Канта, который находит отклик вплоть до наших дней [35]. Во втором издании «Критики чистого разума», опубликованном в 1787 году, Кант указывал, что некоторые особенности нашего восприятия даны априори, то есть не зависят от опыта[125]. Хотя Канта в первую очередь интересовали такие понятия, как пространство, время и мораль, он отметил ключевую особенность взаимодействия человека с окружающей средой. Наши органы чувств не являются открытыми «клапанами», механически пропускающими в мозг все раздражители без разбора. Напротив, мы лишь частично воспринимаем окружающий мир. Тривиальный пример: человек лишен возможности видеть в ультрафиолетовом спектре. Другие животные (насекомые и птицы) обладают такой способностью. Но стоит сказать, в человеческом мозге «предустановлены» и более сложные фильтры.
Мы лишь частично воспринимаем окружающий мир.
Многие ученые впоследствии ссылались на то, что в философской терминологии называют «кантовскими априорными синтетическими суждениями». Наша нервная система включает врожденную когнитивную и нейробиологическую структуру, которая фильтрует и обрабатывает «сырые» сенсорные данные, превращая их в целостную картину мира [36]. Для Гельмгольца мозг не просто регистрирует впечатления, он изменяет и интерпретирует их, строя бессознательные предположения [37].
Учитывая трудности понимания мозга в целом, многие физиологи предпочли исследовать новые идеи контроля и торможения, сосредоточившись на элементарных компонентах нервной системы. Такого подхода придерживался Чарльз Скотт Шеррингтон[126] из Ливерпульского университета, который хотел понять, как взаимодействуют нервы и мышцы, или рефлекторные дуги, в процессе порождения рефлекторного поведения [38]. Он рассматривал рефлекторную дугу как основную единицу нервной системы, а все сложные формы поведения представлялись ему комбинацией рефлексов. Комбинации могли объяснить, например, почему лягушка заметила движение мухи, прыгнула на нее, поймала и затем проглотила [39].
Согласно Шеррингтону, порог, необходимый для осуществления рефлекторного поведения, понижается активностью предшествовавшего ему рефлекторного действия. Таким образом, в общей цепи обеспечивается быстрый переход от одного рефлекса к другому и формируется единая согласованная сложная поведенческая реакция. Как и Стенсен 250 лет назад, он рассматривал животное как сложный механизм, который можно понять, исследуя его составные части. В «Интегративной деятельности нервной системы», знаковой монографии 1906 года (она переиздается до сих пор), обобщающей его идеи, он писал: