Мозаика судеб

Если бы как-то на лекции ее не заворожила, не приковала внимание его мужская стать, когда он небрежно поставил ногу на стул, она, возможно, высказала бы ему сейчас, как нелепо и смешно звучат его поучения…

– Я не нуждаюсь сейчас в лекции, здесь не аудитория.

– По существу, вся жизнь – аудитория, – вздохнул Джошуа.

Презирая себя, не находя в себе сил совладать со своими эмоциями, пытаясь удержать его, она спросила:

– Я тебе нравлюсь? Я надеюсь, ты считаешь меня интересной, умной женщиной?

– Дина, я не вижу связи.

– Я не могу без… этого, Джошуа. Вот почему мы вместе.

– Я встречаюсь с тобой потому, что это обогащает твою жизнь.

– А как же ты? Что это дает тебе? – спросила Дина.

– А мне приятно делать добро.

– А как же другие?

– Точно так же. Я стараюсь относиться к тебе как-то по-особому, выделяю тебя среди других…

Опять ушел от ответа.

Дина встала, начала вытаскивать чистое белье из пакета и, стоя с его носком в руке, спросила:

– И ради этого я должна спать с тобой, пока другие ходят на танцульки и рок-концерты?

Джошуа отрицательно покачал головой:

– Нет, это ради того, что… Я чувствую, как ты нуждаешься в том, чтобы разделить со мной сокровенную интимную жизнь. Возможно, именно это придает тебе уверенность в своих силах.

– Тогда почему, когда ты уходишь, я чувствую полную опустошенность?

– Твои запросы слишком велики. И что за недовольное выражение? Тебе неприятно за мной ухаживать?

Дина задумалась.

– Нет, – наконец ответила Дина, покривив душой, так как именно необходимость постоянно следить за чистотой его вещей тяготила ее, становилась одной из причин ее разочарования. Его трусы, все как на подбор полосатые; майки с блеклыми пятнами пота под мышками, кричащего цвета носки – все раздражало ее. Запах грязного белья напоминал о нем, о его теле.

– Джошуа, – с усилием выговорила она, – у меня есть право на что-то большее. И, если ты не можешь – или не хочешь – дать мне это, я найду себе другого.

– Ах, опять этот гонор девочки из высшего света! Сплошной нарциссизм! Всему виной твое трудное детство.

– Заткнись, Джошуа, и оставь в покое мое детство.

– Ну, ну, Дина. Наконец-то мы набрели на что-то интересненькое. Давай-давай, продолжай… Может быть, проблема в том, что ты никогда не рассказывала о своих родителях.

– Мое детство и мои родители здесь ни при чем. Все дело в тебе. В том, как ты обращаешься со мной после «этого».

– После чего «этого»?

Дина почувствовала неловкость:

– Ты знаешь, чего…

– О, замечательное девичье «это»! Когда ты запнулась на «этом», ты потеряла все свое обаяние.

– Почему ты всегда сразу уходишь после «этого»? – продолжала допытываться Дина.

– Потому что все уже сказано.

Словно они о чем-то разговаривали до, во время или после «этого».

– И все же мне не по себе, когда ты вот так спешно начинаешь собираться.

– У тебя, вероятно, скоро месячные. – Он с победным видом глянул на нее. Джошуа был доволен своей маленькой победой – он еще не потерял проницательности, ему еще есть чему поучить неразумное молодое поколение.

– Вовсе нет, – слабо запротестовала Дина.

Как и многие ее сверстники, она не умела постоять за себя в споре и пропускать колкости старших мимо ушей.

– Тогда ты должна серьезно задуматься над моими словами. А на твой вопрос я могу ответить только так – тебе еще далеко до умной, интеллигентной женщины. Еще очень далеко. То, как ты сегодня вела себя, лишь подтверждает мою мысль о том, что в тебе еще слишком много от типичного испорченного американского ребенка, каких, например, никогда не встретишь среди детей из Советского Союза.

Это сравнение привело Дину в совершенную ярость. Она едва успела открыть рот, чтобы достойно ответить этому знатоку юных девиц, как в комнате зазвонил телефон.

Особая линия

Питер Моллой настоял, чтобы в комнату Дины была проведена собственная телефонная линия. Случилось это после того, как он однажды всю ночь не мог добиться, чтобы Дину позвали к аппарату, обслуживающему все женское общежитие. Моллой предупредил дочь, что этот номер подключен к абонентской сети только ради их личного удобства и его никому не следует давать, особенно девицам, населяющим общежитие. Разве что Адриена в случае крайней необходимости может им воспользоваться.

Из столбняка Дину вывел резкий телефонный звонок.

– Да, папочка, – сняв трубку, машинально сказала она. Взгляд ее еще был направлен на Джошуа. Тот решил, что наступил подходящий момент удалиться, и стал энергично одеваться – джинсы, ковбойские сапоги, рубашка и ветровка быстро оказались на своем хозяине.

– Боже мой! – вскрикнула Дина и схватилась рукой за спинку стула. – Нет!

Джошуа обернулся на ее возглас, уже держась за ручку двери, не скрывая неприязненного выражения.

– Характер характером, а я должен идти, – заявил он.

Дина не обратила на его слова никакого внимания. Она судорожно вцепилась в телефонную трубку и вдруг зарыдала.

– Да, да… поездом. Нет, теперь же. Выезжаю немедленно.

– Дина, что, в конце концов, происходит? – осторожно спросил Джошуа.

Девушка положила трубку и, достав бумажный носовой платок, вытирая с щек слезы, ответила: