Мотылек

Воскресенье. Семь часов вечера. Я только что проснулся. Завалился на боковую в субботу утром и все это время заставлял себя спать. На улице уже темно. Звезд на небе не много. Над головой проносятся большие дождевые облака. Мы только что покинули барак. Хотя это и не разрешалось правилами, мы часто рыбачили по ночам или просто бродили по острову, так что все к этому привыкли, как будто это было в порядке вещей.

В то же самое время в барак возвращался мальчик со своим любовником, толстенным арабом. Определенно, крутили любовь в каком-нибудь укромном местечке. Я видел, как они поднимали доску, чтобы проникнуть в помещение. Араб, находясь в обществе своего дружка и отлучаясь с ним по два-три раза в день, всем своим видом выражал, что счастлив до одури. Для него даже тюрьма, где есть возможность тешить свою похоть, могла превратиться в рай. Без всякого сомнения, нечто подобное чувствовала и «прорва». Мальчику двадцать три или двадцать пять. Конечно, не первой молодости и свежести, помят телом, далеко не томный юноша. Он постоянно прячется в тени и не вылезает на солнце, чтобы не потускнел молочно-белый цвет кожи. Но, несмотря на все его ухищрения, уже заметно, как он теряет прелести Адониса. И все же здесь, на каторге, у него такое количество любовников, о каком вряд ли он мог даже мечтать на свободе. Кроме милого дружка-араба, у него большая клиентура, готовая платить по двадцать пять франков за прием, как и у любой шлюхи на бульваре Рошешуар на Монмартре. К удовольствию, какое он получает от своих клиентов, добавляются еще деньги, достаточные для безбедной и уютной жизни с «муженьком». Эта пара и их клиентура добровольно погрязли в пороке, едва ступив на грешную каторжную землю. У них в башках крутится лишь одна мысль – секс.

Прокурор, выбирая наказание, явно прогадал, спустив их в сточную канаву: именно здесь, в канаве, они обрели подлинное счастье.

Доска закрылась за педерастом, и мы остались одни: Чан, Сильвен и я.

– Пошли.

Мы быстро добрались до северного мыса острова. Вытащили оба плота из грота. Все трое уже промокли до нитки. Ветер, словно сорвавшись с цепи, ревет с характерным для взморья завыванием. Сильвен и Чан помогают мне втащить плот на вершину скалы. В последний момент я решил привязать запястье левой руки к веревкам мешка: страшно потерять его и оказаться в море без плота. Сильвен с помощью Чана поднялся на противоположную скалу. Луна уже высоко в небе, кругом все видно как на ладони.

Я обмотал голову полотенцем. Ждем, когда прокатятся шесть волн. Это больше получаса.

Чан подошел ко мне и стал рядом. Вот он обнимает и целует меня в шею. Он намеревается примоститься в уступах камней и, придерживая меня за ноги, помочь мне выдержать удар «Лизетты».

– Еще одна, – кричит Сильвен, – а затем наша! И поехали!

Стоя перед плотом, он защищает его от огромной массы воды, готовой обрушиться и смыть со скалы это хлипкое суденышко вместе с человеком. Я занял такую же исходную позицию, но мне легче – руки Чана крепко держат меня за ноги. Я чувствую, как он возбужден, ногти его впиваются мне в икры.

И вот «Лизетта» пришла за нами, высокая и прямая, как колокольня. Она разбилась о две скалы с обычным для нее оглушительным треском, обдав утес пеной и водой.

Мы бросились в воду почти одновременно. Сначала я, Сильвен за мной через долю секунды. «Лизетта» подхватила беглецов вместе с плотами, почти прижатыми друг к другу, и с головокружительной скоростью вынесла в море. Не прошло и пяти минут, как нас от берега уже отделяло более трехсот метров. Сильвен еще не успел забраться на плот, а мне удалось оседлать свой через две минуты. Чан поспешил к скамье Дрейфуса, откуда стал усиленно махать нам вслед куском белой материи. Так он прощался с нами. Прошло еще пять минут после того, как мы миновали опасную зону, где зарождались волны, устремлявшие свой бег к острову Дьявола. А те, что несли нас прочь от него, были гораздо длиннее. На них почти отсутствовала пена. Они накатывались с удивительной периодичностью, и наши плоты как бы составляли с ними единое целое. Нас не швыряет и не подбрасывает, а плоты не грозят опрокинуться. Огромные водяные валы плавно поднимают и опускают их, медленно вынося со взморья в открытое море. Отлив.

Еще раз, поднявшись на гребень волны, я оглянулся и едва различил белый платок Чана. Сильвен плывет впереди совсем недалеко от меня – в каких-то пятидесяти метрах. Время от времени он поднимает руку и машет мне в знак победы.

Ночь проплыли легко. Ясно чувствуется, как море меняет направление. Сначала отлив отогнал нас от островов, а теперь прилив несет к материку.

Солнце поднялось над горизонтом: шесть часов. С поверхности моря разглядеть побережье не удается. Но можно с уверенностью сказать, что мы очень далеко от островов. Хотя их вершины освещены солнцем, они едва различимы: три острова как бы слились в один. Исходя из этого, делаю заключение, что до них около двадцати пяти километров.