Достаточно вспомнить, что даже Леопольду с его острым и пристрастным взглядом, десять недель гостившему у Вольфганга в 1785 году, понравилось, как ведется хозяйство в доме сына, хотя он и не испытывал особой симпатии к невестке. Мнение о «распутстве» Констанцы базируется, как пра-
а
Ь
вило, на двух эпизодах, отраженных в письмах к ней Моцарта. Первый — игра в фанты, когда она, будучи еще невестой, позволила кавалеру измерять лентой свою икру; второй — флирт с каким-то не слишком учтивым господином во время лечения в Бадене под Веной. На оба случая Вольфганг отреагировал не резкими, но все же вполне определенными упреками. Представления о чести, столь для него болезненные в отношениях с власть имущими, были не менее значимы и в личной жизни; все с ними связанное вызывало у него острые переживания. Однако могут ли биографы ставить в вину Констанце то, что сам Моцарт ей простил? Упрекать ее за легкий и в чем-то даже богемный склад характера — значит порицать те качества, которые, скорее всего, и влекли к ней Моцарта.
И наконец, что значит «разделять творческие заботы мужа»? Сквозь это определение ясно просвечивает романтическое представление об идеальной подруге — музе гения. Констанцу действительно трудно представить в этой роли. Но ведь отношение к ней Моцарта показало, что именно такая жена ему и была нужна. В меру домовита, легка на подъем — достаточно вспомнить многочисленные переезды с квартиры на квартиру в Вене и совместные поездки в Прагу в связи с постановками «Дон Жуана» и «Милосердия Тита». Не следует забывать, что Констанца не только пережила с Моцартом пору успехов, но и несла бремя финансовых неурядиц. А ведь за девять лет брака она родила шестерых детей — четырех мальчиков и двух девочек. В живых осталось только двое сыновей — Карл Томас (1784—1858) и Франц Ксавер Вольфганг (1791—1844).
Нередко жене Моцарта отказывали и в музыкальности, и даже видели в этом едва ли не главную причину того, что она не понимала своего мужа. «В пении Констанца, очевидно, не слишком преуспела, — писал Эйнштейн, — да и в музыкальном развитии тоже. Характерно, что Моцарт не дописал до конца ни одного произведения, посвященного ей; этого достаточно, чтобы судить о ее музыкальности»3.
Что ж, Вольфганг действительно не закончил ни одного из тех сочинений, которые начинал писать для своей жены. Однако, как нам кажется, к этому факту не стоит относиться столь уж серьезно и тем более делать из него далеко идущие выводы о самой Констанце. Посвящение в моцартовскую эпоху и позже — например, в XIX или XX веке — далеко не одно и то же. В XVIII столетии произведение посвящали, как правило, его заказчику, либо особе, расположение которой стремились снискать, либо исполнителю, для которого оно непосредственно было написано. И только иногда — как в случае, например, с «Гайднов-скими» квартетами Моцарта, — оно служило данью уважения. Привычка посвящать произведения женам и возлюбленным — знак другого времени.
Пению Констанцы и вовсе не стоит выносить слишком суровый приговор. Во время визита в Зальцбург в 1783 году она исполняла партию сопрано в с-тоИ’ной Мессе КУ427/417а (26 октября в аббатстве Св. Петра), после смерти Вольфганга участвовала как певица в концертах, составленных из его произведений, в частности в концертном исполнении «Милосердия Тита» в роли Вителлин. Конечно, можно и моцартовские похвалы музыкальному вкусу жены из его писем (например, его рассказ Наннерль о том, как просьба Констанцы вдохновила его на сочинение фугиь) считать не более чем своеобразной рекла-
Н
о.
2
о
К
ь
Письмо от 20 апреля 1782 г. —
К
К
!-*•
V"!