Моцарт и его время

бы я и желал обрести счастье, женившись, то все равно не мог бы этого сделать, так как моя голова занята совсем другими вещами. Бог дал мне талант не для того, чтобы я его растратил на женщину и провел свои молодые годы в бездействии^а.

Затем в течение пяти месяцев — опять ни слова о каких-либо матримониальных планах, и вдруг — заявление о желании жениться на Констанце. Моцарт апеллирует к здравомыслию Леопольда, рекламируя на все лады материальные выгоды брака и описывая по-бюргерски привлекательный образ потенциальной невесты — экономной и рачительной хозяйки, которая разве что не штопает себе чулки. Портрет, нарисованный в письме от 15 декабря, кардинально отличается от строк, посвященных Алоизии, и тем более от кратких и сочных упоминаний о «милой кузиночке». Констанца всего лишь «не безобразна», она даже «не остроумна». Ее главные достоинства — домовитость, скромность и здравый смысл. Честно говоря, мало что выдает в Моцарте страстно влюбленного жениха.

На протяжении следующих семи месяцев история развивалась по сценарию классической мелодрамы. На пути пары влюбленных воздвигались разнообразные препятствия, которые приходилось преодолевать: сопротивление Леопольда, шантаж опекуна Констанцы Иоганна Торварта, ханжеская забота о благопристойности Цецилии Вебер, пресловутое брачное обязательство, которое «ангельская девица милая Констанца» разорвала на глазах у жениха, козни и наговоры недоброжелателей («меня возмущает то, что мою

Письмо от 25 июля 1781 г. — Впе/еСЛ III. 5. 140.

>

милую Констанцу называли распутной»)³. Моцарт вновь, как и в случае с Ало-изией, примерил на себя одежды благородного рыцаря, который должен вызволить принцессу из лап хищной матери. После целого ряда событий (в том числе «побега» Констанцы из дома) 4 августа 1782 года молодые обвенчались в соборе Св. Штефана, так и не дождавшись благословения Леопольда (письмо пришло на следующий день).

Все эти подробности льют воду на мельницу тех, кто видит в произошедших событиях исключительно аферу и мошенничество по отношению к Моцарту. Слишком много в ней нарочитости и почти оперной театральности. Признать такой вывод без оговорок — значит в очередной раз подтвердить тезис о моцартовской инфантильности, о неумении объективно оценивать положение дел и отстаивать свои интересы. Так ли это?

Во-первых, во всей этой истории Вольфганг проявил себя вовсе не пассивной жертвой. Прежде всего, он вновь — уже вторично — отказался подчиниться воле отца. Сначала (решив не возвращаться в Зальцбург и порывая с архиепископом) он отстоял свою профессиональную и деловую самостоятельность. Теперь — а это было еще сложнее, — право распоряжаться своей личной жизнью. Хитрости мамаши Вебер, вся разыгранная комедия не шли ни в какое сравнение с натиском и нажимом со стороны Леопольда и, конечно, противостоять им было куда легче, чем отцу. Женитьба на Констанце поставила точку в процессе, начатом четырьмя годами раньше в Мангейме историей с Алоизией. Общение с женщинами стало своеобразным катализатором, ускорившим обретение Моцартом человеческой зрелости.

Второй момент, над которым стоит задуматься: согласился бы Моцарт, устоявший перед требованиями Леопольда, сохранивший мужество в условиях психологически и эмоционально для него не комфортных, на то, чтобы им манипулировали люди отнюдь не «семи пядей во лбу»? Вряд ли, если бы не испытывал к Констанце действительно теплых чувств и очень сильного эротического влечения¹’. Именно оно, по-видимому, послужило толчком к решительным действиям. В письме от 15 декабря 1781 года содержится знаменитый пассаж — признание в том, что физическая сторона любви для Моцарта была очень важна:

Природа говорит во мне так же громко, как и в любом другом, даже может быть громче, чем в ином большом и сильном детине. Для меня невозможно жить так, как живет большинство нынешних молодых людей. — Во-первых, я слишком религиозен, во-вторых, слишком люблю ближнего и слишком честен по убеждениям, чтобы я мог обмануть невинную девушку, и, в-третьих... слишком люблю свое здоровье, чтобы я мог возиться с потаскухами^с.

а Письмо от 22 декабря 1781 г. — Впе/еСА III. 5. 188.

Ь То, что Моцарту были важны в женщине внешняя привлекательность и шарм,