Мост через вечность

— Я берусь утверждать, лишь мельком взглянув, что Вы, мисс Парриш, долгое время занимались игрой на фортепиано. Достаточно поглядеть на все mb(ноты, на пожелтевшие листки сонат Бетховена с каракульными пометками на них. Я попробую угадать: со времен средней школы?

Она отрицательно покачала головой.

— Раньше. Когда я была маленькой девочкой, я сделала себе бумажную фортепианную клавиатуру и упражнялась на ней, потому что у нас не было денег на пианино. А еще раньше, по рассказам моей мамы, когда я еще и ходить не умела, я как-то подползла к первому фортепиано, которое увидела в своей жизни и попыталась на нем играть. С того времени единственным, чего мне хотелось, была музыка. Но мне еще долго не удавалось до нее добраться. Мои родители были в разводе, мама болела, и мы с братом некоторое время слонялись из приюта в приют.

Я стиснул зубы. Мрачное детство, — подумал я. — Что оно с ней сделало?

— Когда мне было одиннадцать лет, мама вышла из больницы, и мы перебрались в то, что ты бы назвал развалинами дореволюционного склада, — огромные толстые каменные стены, с которых сыпалась штукатурка, крысы, дырки в полу, камин, заколоченный досками. Мы платили за это помещение двадцать долларов в месяц, и мама попыталась привести его в божеский вид. Однажды она услышала, что где-то продается старое пианино, и она для меня его купила! По случаю ей это стоило всего сорок долларов. Но мой мир с этого момента изменился, я уже никогда больше не была прежней.

Я повернул разговор в несколько ином направлении.

— А ты помнишь свою предыдущую жизнь, в которой играла на фортепиано?

— Нет, — ответила она. — Я не уверена, что верю в прошлые жизни. Но вот какая странность. Музыку, написанную во времена Бетховена и раньше, то есть самое начало XIX века, я словно не учу, а повторяю. Мне это очень легко дается, я узнаю ее с первого взгляда. Бетховен, Шуберт, Моцарт — все они, словно старые друзья. Но не Шопен, не Лист: это новая для меня музыка.

— А Иоганн Себастьян? Он жил давно, в начале XVIII века.

— Нет. Его тоже нужно разучивать.

— Но если кто-то играл на фортепиано в начале XIX века, — удивился я, — он же должен знать Баха, правда?

Она покачала головой.

— Нет, его произведения были утеряны, и он был забыт до середины XIX века, когда его рукописи снова нашлись и были опубликованы. В 1810–1820 годах никто ничего о Бахе не знал.

У меня на затылке волосы встали дыбом.

— Хочешь проверить, жила ли ты в то время? Я вычитал в одной книге, как можно вспомнить прежние жизни. Хочешь попробовать?

— Как-нибудь в другой раз:

Почему она этому сопротивляется? Как такой умный человек может сомневаться в том, что наше существование — это нечто большее, чем просто фотовспышка на фоне вечности?

Вскоре после этого, где-то чуть позже одиннадцати вечера я посмотрел на часы: было четыре часа утра.

— Лесли! Ты знаешь, которой час?

Она, закусив губу, посмотрела задумчиво в потолок.

Шестнадцать

Не слишком большое удовольствие вставать в семь часов, чтобы лететь во Флориду, — думал я, — после того, как она доставила меня в мой отель и уехала обратно в темноту. Оставаться на ногах после десяти вечера для меня не частое событие, — привычка со времен жизни бродячего гастролера, который укладывался под крылом через час после захода солнца. Лечь спать в пять, встать в семь и лететь три тысячи миль было для меня вызовом.

Но так хотелось слушать ее, так много хотелось сказать!

Все это может просто убить меня, если я еще немного не посплю, — думал я. Многих ли людей в этом мире мог бы я слушать, с кем мог бы я говорить до четырех утра, — еще долгое время после того, как исчезло последнее печенье, — и не чувствовать себя уставшим? С Лесли, и с кем еще? — вопрошал я себя.

Я провалился в сон, не получив ответа.

Семнадцать

— Лесли, прости, что звоню так рано. Ты уже не спишь? — Это было в тот же самый день, сразу после восьми утра по моим часам.

— Сейчас уже не сплю, — ответила она. — Как поживаешь этим утром, вуки?

— У тебя сегодня будет свободное время? Наш вчерашний разговор продолжался не очень долго, и я подумал, что мы могли бы позавтракать вместе, если тебе позволяет распорядок дня. А может быть и пообедать тоже?

Последовало молчание. Я сразу понял, что навязываюсь. Это заставило меня содрогнуться. Мне не следовало звонить.

— Ты сказал, что сегодня улетаешь обратно во Флориду.

— Я передумал. Я полечу завтра.

— О, Ричард, извини меня. Я собираюсь позавтракать с Идой, а затем у меня будет встреча. На обед у меня тоже назначена встреча. Мне очень жаль, потому что я бы хотела быть с тобой, но я ведь думала, что ты уезжаешь.

Это будет мне хорошим уроком, думал я, чтобы я не был слишком самонадеянным. Как я мог подумать, что ей нечего делать кроме того, чтобы сидеть и разговаривать со мной? Я сразу же почувствовал себя одиноким.