Мост через огненную реку

– Я понимаю, что вы наблюдали за склоном. Только они тоже не дураки. Стрелка сюда посадили утром, понимая, что мимо такого соблазнительного ночлега мы не пройдем. А пока вы тут устраивали балаган вокруг моей персоны, он преспокойно ушел через вершину холма. Собирайте людей обратно, все равно вы ничего там не найдете.

– Это вообще не охрана, – сказал Бейсингем, когда начальник ушел. – Они хороши в обжитой местности, а не в лесу и в горах. Пока вас перевязывали, я отправил приказ. Здесь неподалеку стоит полк пограничной стражи, завтра у нас будет две сотни конников. Следовало раньше об этом подумать, но кто же знал, что тут есть герильясы? Эта местность настолько никому не нужна… А вот поди ж ты!

Оба командующих сидели в тени забора, передавая друг другу фляжку с тайтари – сегодня и Энтони требовалось что-нибудь покрепче вина. Они еще какое-то время разговаривали, потом в беседе возникла пауза, и тогда Бейсингем поднял голову и чуть смущенно взглянул на Галена. Тот внимательно изучал носки сапог. Опять, выходит, начинать ему…

– По правде сказать, про себя я давно зову вас по имени, еще с того разговора… И я так боялся, что вы не поймете, кому я кричу…

– Мы сегодня оба проговорились. Я тоже, знаете ли… Не привык к именам, а тут вдруг захотелось. Глупо как-то получилось, такая фамильярность, я бы никогда…

Гален замолчал и досадливо поморщился. Бейсингем взглянул в сторону костров и встал.

– Там, кажется, ужин готов. Не вставайте, я прикажу принести нам обоим, – уже отойдя, он обернулся и вдруг картинно выпрямился и вскинул голову, с особым удовольствием вспомнив поговорку про красивую лошадь. – Знаете… я ведь привык упорствовать в своих желаниях. Вы, кажется, тоже. Так что предлагаю: пусть как мы хотим, так и будет. Конечно, не при подчиненных…

– Само собой… Моих от такого поношения вашей… – начал Гален и тут же поправился, – твоей персоны удар хватит, без штаба останусь…

Они посмотрели друг на друга и, сбрасывая недавнее смущение, дружно рассмеялись.

Гроза разразилась ночью. Вот ведь удивительно: вечером Бейсингем умирал от усталости, а сейчас не мог заставить себя заснуть. Он вышел из сарая и присел на корточки под навесом, любуясь игрой молний. С каждым ударом грома по всему полю всхрапывали и волновались лошади, а люди… а люди спали. Измученные дневным переходом, бесчувственные к грозной красоте стихии, они спали в душных сараях и палатках, а гроза все бушевала…

Кто-то еще вышел под навес, постоял некоторое время, затем Бейсингем услышал тихий шепот:

– Ваша светлость! Господин генерал!

Ну нет в жизни покоя! Он подошел к зовущему – это был один из штабных лейтенантиков, Ксавье, совсем еще мальчишка.

– В чем дело?

– Ваша светлость, – зашептал он еще тише, – я о том, что было днем… Ну, когда в генерала Галена стреляли…

– Ну и что? – Бейсингем был еще, по инерции, равнодушен, но мозг уже проснулся, уже работал. Так, что этот мальчик может знать? Неужели кто-то из своих? Смутное подозрение, вызревавшее не один день, готово было вырваться наружу именем, но он ждал, что скажет лейтенант.

– Ваша светлость… Это Шимони…

И ведь чувствовал же он! И Терри тоже. Как он сказал тогда: «Хотите мстить – пожалуйста!» Вот капитан и отомстил.

– Шимони пошел за дровами… Наблюдать за работой… И взял мушкет… – продолжал шептать Ксавье. – Я тоже там был, и сейчас лежал и вспоминал: я не помню, чтобы он возвращался. А потом он появился, уже когда проверили склон, и мушкета при нем не было…

Ну да, конечно. «Я не хочу получить пулю в спину», – сказал тогда Терри. И все равно получил. Потому что этот гаденыш… Командующий извинился перед ним, и ведь он принял его извинения, а сам, кстати, так и не попросил прощения за свою скотскую выходку, за «барона». А теперь еще и мстить надумал.

– Он ненавидит Галена, – все слышался и слышался над ухом шепот. – Он и раньше про него всякие пакости рассказывал, а уж когда генерал его из седла выбросил, совсем взбесился. Все твердит: «Я с ним рассчитаюсь!» Мы говорим: генерал извинился, при всех, чего еще надо, а он нам отвечает: «Что мне его извинения? Если мужик благородного человека ударит, его не извиняться заставляют, а порют». Ваша светлость, он не успокоится, пока Галена не убьет, он совсем с ума сошел…

– Спасибо, лейтенант! – нетерпеливо прервал его Бейсингем. – Я все понял.

– Я… я не доносчик, ваша светлость! Я просто больше не мог…

– Вы правильно поступили! – Энтони захотелось успокоить смятенного мальчика. – Когда речь идет об измене, слово «донос» неуместно. А убийство командующего – это в любом случае измена, независимо от мотивов. Сейчас ложитесь и спите спокойно, вы выполнили свой долг…