Московский завет

Смотритель тюремного замка подставил лицо под тяжелые капли дождя и блаженно улыбнулся. Нет, Фортуна его не оставила, не забыла! Ее божественная длань вывела из ужасного каземата Пугачевской башни, провела через все круги ада. Озолотила, позволив вдоволь наглотаться драгоценных камней, даже съесть роскошный перстень, некогда принадлежавший Саксонскому курфюрсту. Целым и невредимым подвела к воротам рая. Оставалось плевое дело – отыскать на Воробьевых горах августейшую невесту.

В распаленных мечтах Модест Аполлонович уже не просто заявлялся неожиданным избавителем, а нежно прижимал царевну к груди. Он с жаром рассказывал ей о Фортуне, о своем жизненном предназначении, скромно вплетая в рассказ наиболее яркие эпизоды своих грез. В ночном небе их сопровождала путеводная звезда, указывая верный путь к спасению, отчего дорога выстилалась сама собою, а дикие звери добровольно жертвовали жизни, лишь бы утолить голод и придать беглецам сил.

Проведя в безопасном пути ночь и встретив вместе рассвет, необычайно сблизившись в дороге, полюбив друг с друга, Модест Аполлонович и царевна рука об руку выходят в расположение главнокомандующего.

Вот тут происходит совсем невероятное. Салютуя, палят пушки, в небо взлетают подбрасываемые в неудержимом восторге кивера, под ноги вместо ковров стелются шинели. На поднявшийся гвалт из простой крестьянской избы выскакивает взбудораженный фельдмаршал и сию же минуту его лицо проясняется счастливейшей улыбкой.

«Голубчик! Вы всем нам вернули надежду! - старик по-отечески обнимает Модеста Аполлоновича и, указывая на него перстом, укоризненно выговаривает присмиревшим генералам. - Вот кто настоящий герой! Берите с него пример, господа!»

Затем под оглушительное, сотрясающее округу троекратное солдатское «ура!», расцелованные растроганным Михаилам Илларионовичем, купаясь в восхищенных и завистливых взглядах пристыженных офицеров, они усаживаются в карету фельдмаршала и в сопровождении гусарского полка направляются в Санкт-Петербург.

Напоследок смотритель тюремного замка оборачивается, видит провожающие карету умиленные лица и на прощание небрежно машет им рукой. Затем поворачивается к царевне, нежно сжимая ее ручку в своих ладонях, многозначительно говорит: «Не бойся, родная! Все будет как в волшебной сказке, а может быть, даже почище чем у самого Вальтера Скотта!»

Модест Аполлонович сглотнул горькую слюну, еще отдающую пожарищем, с удовольствием облизал омытые дождем губы и, не раздумывая, вручая свою жизнь в руки Фортуны, устремился в глубь Воробьевых гор.

Неизвестно почему среди нетронутого огнем оазиса Москвы смотрителя тюремного замка вновь охватило навязчивое состояние беспокойства и неуверенности.

«Такая тишина к добру быть не может… - тревожно разносились в голове Иванова звуки собственных робких шагов. - Не иначе за любым кустом смерть поджидает…»

Модест Аполлонович тут же явственно представил, что царевна поймана неприятелем, скорее всего, вовсе вывезена с Воробьевых гор. Увезена в неизвестном направлении и сокрыта в неведомом месте. Однако на этом коварство французов не ограничивалось и, готовясь взять банк, они устраивают засаду на ее спасителя.

Едва смотритель тюремного замка решил, что самое время ретироваться, как до его ушей донесся сдавленный стон.

«Подманивают, черти… - ишь, маночек изобрели, человеков ловить прямо как селезней!»

Первым желанием было кинуться со всех ног, понадеявшись на сгущавшиеся сумерки и продолжающийся дождь. Однако, поразмыслив, Модест Аполлонович нашел добрый десяток причин, чтобы так не поступать. В темноте запросто можно не только подвернуть ногу, но и свернуть шею. Кроме этого возможно готовившие засаду именно на такой необдуманный шаг жертвы и рассчитывали. Дескать, задаст стрекоча да и угодит прямиком в расставленные силки.

Самым разумным показалось незаметно прокрасться к тревожившему слух источнику, осмотреться, а там уже действовать по обстоятельствам.

«Как говорится, или пан или пропал», - прошептал, бодрясь, Иванов, юркою ящеркой скользнув мимо куста бузины в сумеречную неизвестность.

***

- Боже мой! Ваше превосходительство! Как же такое возможно?!

Вытаскивая из приозерного ила и хлопоча над приходящим в сознание генерал-губернатором, вполголоса причитал Иванов.

- Как же вы при полном параде, да еще в сияющих латах оказались на Воробьевых горах, посреди разлившегося вражьего моря! Недолго и самому стать трофеем у неприятеля!

На суетящегося тюремного смотрителя Ростопчин смотрел с удивлением выпяливая глаза, но, едва заслышав о море, сразу вспомнил полицмейстера.

- Адам Брокер где?

- Где-где… в темноте…

Недовольно пробурчал в ответ Иванов, раздосадованный тем, что Ростопчин не соизволил поинтересоваться именем своего спасителя. Сейчас все мысли Модеста Аполлоновича крутились вокруг пользы, которая сулила ему за спасение московского генерал-губернатора.