Московский Ришелье. Федор Никитич

   — Различие меж православным и католическим вероисповеданиями не столь существенно, как думают, — примирительно заметил Сапега. — Авось и придут в интересах сторон к взаимному согласию. Договорились же об отпуске польских пленных без выкупа.

   — Доброе слово доброго человека может горы своротить, — вставил от себя Щелкалов, любивший подчеркнуть при случае, что польским пленным помог Фёдор Романов, замолвивший за них «доброе слово» перед царём-родичем.

   — Зачем горы сворачивать? Вы лучше дайте нашим шляхтичам земельки, — пошутил Сапега.

   — Или наш царь не изрёк своего милостивого слова? Многие угодные земли дарит он шляхтичам по Дону и Донцу, — возразил Фёдор.

   — В таких далёких и пустых местах какая прибыль будет нашим шляхтичам? Они просят землю в Московском государстве, да в Смоленске, да в Северском краю! Оно и самому царю прибыль будет.

   — Русский царь землёй не торгует! — отрезал Фёдор, которого давно смущал этот разговор.

Эти люди явно преувеличивали его возможности влиять на царя. Да и станет ли он хлопотать о том, чтобы отнять у русских людей землю в пользу иноземцев?

«Каков зверёныш вырос! — подумал Сапега, с явным подозрением приглядываясь к Фёдору Романову. — И не зверёныш, а зверь!» Обратившись к Щелкалову, он произнёс с притворно горестным видом:

   — Ну что ж, Андрей Петрович, видно, справедлива русская поговорка: «Богатого с бедным не верстают».

Ему показалось, что Фёдор зол по тайной злобе к Годунову, который лишил Романовых после смерти их отца прежнего величия при дворе. Это соображение примиряло Сапегу с резкостью Фёдора. Как у всякого умного человека, у него не было в обычае прилаживать к себе чужой нрав. Он думал, как самому приладиться к чужому нраву. Фёдор будет нужен ему, значит, стоило и потрудиться.

   — Волей Божией это дело уладится. Без союза с Польшей быть Руси в великом разорении, — как бы подводя итог беседе, сказал Сапега. — А на тебя, Никитич, многие надежды у людей. В Годунове мы никакой правды не чаем. Всё делает проволокой. Больше с ним дела делать не станем.

Провожая гостей до двери, он произнёс, обращаясь к Фёдору:

   — Ты бы сказал своему государю, чтобы прислал нам к столу рыбки всякой да солёностей разных московских. Больно они у вас хороши!

«Каков Сапега! — думал Фёдор, возвращаясь домой. — То угрожает, то просит и юлит. Начал с великого запроса: землю им московскую подавайте! А кончил рыбкой. Кто из них хуже — Сапега или Годунов? Борис всё же блюдёт интересы державы... А Сапега смотрел на меня как на врага, которого задумал покорить».

ГЛАВА 36 ТРАГЕДИЯ ВЕКА

Когда Фёдор вернулся домой, Ксения, заметив его особенное состояние, выспросила о разговоре с Сапегой и, ничего не сказав, вышла. А на другой день как бы ненароком молвила, что думает наведаться к Марье Годуновой: та давно уже приглашает её в гости. Фёдор тоже ничего не сказал ей на это, а сам подумал: «Не оплошкой ли я так круто разговаривал с правителем? Хоть оно и говорится: «Кто без храбрости, тот без радости», — да осторожность не мешает». Вспомнил, как незабвенный родитель его Никита Романович говаривал: «Легче переносится суровость судьбы, чем коварство врагов. Мирись с ними, елико возможно. Кстати бранись и кстати мирись».

Между тем вездесущий Годунов проведал, что меж Фёдором Романовым и Сапегой, с которым его свёл Щелкалов, состоялся разговор. Это насторожило правителя. Сапега был его заклятым врагом. Надо бы задобрить старшего Романова. Тут он вспомнил (который раз!) о клятве, какую дал Никите Романовичу — «держать бережение великое» к его сыновьям, и решил милостиво обойтись с Фёдором. Вскоре они встретились в царских покоях. Рядом никого не было. Годунов отозвался первым:

   — Здрав буди, Никитич!

   — Тебе такого же здравия желаю, Борис Фёдорович!

   — Радуюсь досужеству твоему да ловкости в делах, Фёдор Никитич! Ныне думаем дать тебе боярство. Самое время. А там заступишь место дворцового воеводы.

   — Кланяюсь тебе на добром слове, конюший боярин!

Годунов особенно пристально посмотрел на него, словно бы что-то прикидывал либо в чём-то не был уверен. Лишь позже, по воспоминаниям, Фёдор понял значение этого взгляда.