Царь действительно казался здоровым, словно сам дьявол играл его жизнью, как некогда и он играл своей короной.
— Не вели ко мне никого пускать, а вели позвать Родю Биркена. Партию с ним я таки не сыграл.
Но не успел Богдан отдать распоряжение, как в опочивальню государя вошли Годунов с Ириной и Фёдором, а следом за ними — царица Марья. Царь хмуро окинул взглядом вошедших.
— Зачем явились? Кто вас кликнул?
Он подозвал Биркена, несмело выглядывавшего из-за широкой спины царицы Марьи. Царевич испуганно вышел, следом Ирина с царицей Марьей. Годунов остался. Он следил глазами, как царь расставляет шахматы на доске. Видно, что-то дьявольское было в этом взгляде: фигура короля трижды упала, пока подоспевший Биркен не поставил её.
— Сказывай, какие вести принёс? Колдуньи, поди, опять погибель мне сулят? Ступай и скажи им, чтобы сами приготовились к смерти. Я здоровее, чем был.
— То так, государь. И колдуньям было говорено о том, да они стоят на своём. До солнечного заката-де ещё далеко.
Ничего не ответив Годунову, Иоанн сделал ход. Он как будто погрузился в игру, но чутко наблюдавшему за ним Бельскому показалось, что царь ослабел. Он ещё успел подвинуть фигурку на доске, потом поднял голову, хотел что-то вымолвить и рухнул навзничь. Стоявший неподалёку аптекарь вскрикнул.
— Послать за водкой! — приказал Годунов. — Ты, Богдан, чай, не давал ему освежиться после бани?
— Лекаря! — потребовал Бельский, не слушая его.
— Принесите розовой воды! Зело помогает при обмирании, — распорядилась Ирина Годунова, первой прибежавшая на крик.
Пришёл Лофф, пощупал пульс царя, коротко произнёс:
— Духовника!
Вскоре у постели царя появились архимандрит Чудова монастыря Иона, митрополит и несколько менее важных духовных особ.
Царевич Фёдор заплакал навзрыд, как ребёнок, прислонясь к плечу Ирины. Она прошептала едва слышно:
— О, Господи помилуй!
— Всё в воле Господа! — отстранение и безучастно произнёс Борис Годунов.
Эти слова и сам тон их словно пробудили царицу Марью, которая стояла у изголовья царя в оцепенении и не отрывала взгляда от его лица.
— Не покидай нас, родимый, — заплакала она. — На кого ты оставляешь Митю, голубчика нашего ненаглядного, херувимчика...
— Не вой, Марья! — резко оборвал её плач Григорий Годунов.
Между тем над умирающим совершили обряд пострижения. Иоанн в новом святом житии получил имя Ионы.
Последние слова святого напутствия, едва ли слышанные Иоанном, были и последней связью его с жизнью.
Теперь, когда всякий мог безбоязненно вглядеться в черты царя, многих поразило, сколь безобразным стало его лицо, казавшееся прежде пригожим. Рот ввалился, над ним крючком навис нос, точно у хищной птицы. Многие поспешно отводили глаза, будто опасались, что царь может ожить.
Среди духовенства было заметно непривычное оживление. Отовсюду стекались в Кремль митрополиты, епископы и прочие духовные особы. Им предстояло первыми на Святом Писании принести присягу новому царю и целовать крест, давая тем клятву верности.
Борис Годунов в сопровождении своих приближённых и родных, выйдя на Красное крыльцо, объявил собравшимся:
— Царь Иоанн скончался!
На лицах людей были недоверие и страх. Грозный-царь и мёртвый был им страшен.
Годунов повторил:
— Царь скончался, приняв иноческий образ.
Трудно было привыкнуть к мысли, что начнётся новая жизнь. Люди внимательно вглядывались в лица тех, кто ныне был с Борисом Годуновым. Многих не видели ранее. Вот Годунов позвал начальника стражи и велел зорко охранять ворота дворца, держать наготове оружие и зажечь факелы. Дворцовому воеводе он приказал закрыть ворота Кремля и хорошо охранять их.
Можно было заметить, что с одними Борис был холоден и строг, с другими любезен, особенно с иноземцами. Когда к нему подошёл торговый агент Горсей, глава московской конторы «Русского общества английских купцов», Годунов обошёлся с ним ласково, попросил передать послу Боусу, что отдано распоряжение о дополнительной охране английского подворья, а самому Горсею заметил: «Будь верен мне и никого не бойся. Ты услышишь многое. Но верь только тому, что я скажу тебе».
Вскоре Горсея поразило, однако, странное поведение с ним правителя Годунова. Он перестал вдруг оказывать ему внимание, через подчинённых предъявил необоснованные обвинения в сношениях с польским королём, в том, что Горсей вывез из страны большие сокровища.
Чем, как не насмешкой, звучали слова Годунова, которые он шепнул английскому негоцианту, что ни один волос не упадёт с его головы!
Вспоминая впоследствии эти дни, иноземцы говорили, что их очень удивило быстрое и полное обновление и аппарата управления, и прислуги. Будто это была совсем другая страна. Но многие из них были в тревоге и не знали, что лучше: страх перед жестоким царём или наступление безвластия, неопределённости и опасения — не стало бы хуже.