Московский процесс (Часть 2)

С одной стороны, республики провозглашались независимыми и таковыми признавались в Москве, но с другой — Россия претендовала на роль «правопреемницы» Советского Союза, принимая на себя ответственность поддержания мира на территории бывшей империи. И это была еще одна колоссальная ошибка В результате не только оказалось, что единственно на русском народе лежит ответственность за преступления коммунизма, жертвой которого он был в первую очередь и больше остальных народов; но кроме того оказалось невозможно провести сколько-нибудь значительную реформу громадных советских вооруженных сил, разбросанных теперь по просторам бывшего Союза и очень часто вовлекаемых в пресечение местных этнических конфликтов.

И, что еще хуже, противоборствующие стороны в многочисленных местных этнических конфликтах воспринимали российские войска, оказавшиеся в эпицентре конфликта, либо как источник поставок оружия, либо как потенциального союзника (если удавалось спровоцировать возмущение армии поведением противной стороны в конфликте). Участились случаи, когда местные жители из русских становились заложниками в этой жестокой игре. Это, в свою очередь, возбуждало проявления националистических чувств в самой России, а также усугубляло ее экономические трудности увеличением потока беженцев на историческую родину.

В конечном счете армейским командирам в условиях национальных конфликтов зачастую предоставлялось действовать, полагаясь на собственное политическое чутье, а это чутье далеко не всегда оказывалось ориентированным демократически. Случалось и такое, что в своих интересах военные старались как можно дольше затягивать конфликт, считая военные действия единственной гарантией против сокращения вооруженных сил и иных неблагоприятных воинских реформ. Единственным способом избежать этих потенциально взрывоопасных проблем было для Ельцина с самого начала отказаться от вовлечения в любые конфликты за пределами России, быстро вывести все войска с территорий, не принадлежащих России, а также серьезно реорганизовать вооруженные силы. Все это могло быть сделано, если бы Россия немедленно после августовского путча в одностороннем порядке вышла из Союза.

Разумеется, все сказанное не означает, что Ельцин сумел бы проделать все эти реформы за оставшиеся месяцы 1991 года. Однако он, несомненно, мог и должен был запустить их в те первые сто дней, наметив таким образом основные направления своей политики. Вместо этого он только и делал, что снимал и перетасовывал старую бюрократическую колоду. В результате бюрократия разрасталась, прибирая к рукам все правительственные сферы, делая правительство неподконтрольным и крайне коррумпированным. И вот отсутствие радикальной, осуществляемой при поддержке правительства программы приватизации дало возможность бюрократии «приватизировать» по собственному усмотрению. Бывшие партийные функционеры, которые, разумеется, теперь поголовно превратились в «демократов», быстренько сделались также и «бизнесменами», захватив в свои руки многое из вожделенной государственной собственности в процессе подобной фактической «приватизации». Остальное расхватали дельцы «черного рынка» и откровенные уголовники. Мало того, что это не вызвало публичного возмущения, — это опорочило самое идею рыночной экономии.

Благодаря обретению новой финансовой основы и бездействию Ельцина, возродившаяся номенклатура смогла перегруппироваться и выработать новую тактику действий, на сей раз чисто «демократическую». Теперь уже не требовалось переворотов или заговоров. От былых коммунистов потребовалось всего-навсего выступить в качестве «демократической» оппозиции, защищающей интересы простых людей, попутно блокируя и саботируя продвижение дальнейших реформ. Поскольку теперь коммунисты преобладали и в исполнительных, и в законодательных ветвях власти, им неминуемо досталась победа в этой новой игре в «демократию».

Что же касается немногочисленных и разрозненных демократических сил, оказавшихся в проигрышной ситуации, то они лишь продолжали распри, усугубляя свой раскол. Они не могли открыто противостоять Ельцину из боязни стать картой в игре коммунистов, хотя и поддерживать Ельцина они не могли из опасения отвратить от себя главных своих приверженцев. В конце концов кое-кто из них вошел в правительство, другие вообще ушли из политики, а меньшинство слилось с рядами разуверившегося большинства, считавшего, что его предали и обокрали, лишив плодов произведенной им революции.

Да и как они могли думать иначе, видя, что те же самые партийные бюрократы сидят в тех же кабинетах, занимают те же посты и имеют те же привилегии, какие имели до августа? Какого же Ельцина им, обманутым, следовало поддерживать, того, который влезал на танк и объявлял войну номенклатуре, или того, который между своими объявлениями войны ратовал за компромисс с этой номенклатурой?