«Я не позволю себе поверить ни в человека, ни в правительство, ни в идеологию. Никогда больше!» — как всегда убедительно, на своем безукоризненном английском говорит он с экрана в заключение, словно старая потасканная шлюха клянется, что она больше никому, никогда, ни за что не даст. Благо никто больше и не просит. Причем тут вера? Ведь нам уже вроде бы объяснили: ни во что он не верил, он всю жизнь лгал и страдал.
Помилуйте, да ведь все они страдали, боролись, преследовались — так уж был устроен советский режим, суть которого не изменилась со времен Сталина. И те академики, что, расталкивая коллег локтями, рвались подписать письмо против Сахарова. А как же! Ведь те, кому подписать не удалось, пострадали: они не попали в число «ведущих советских ученых». И мой случайный собеседник, «сосланный» за вольнодумство послом в одну захудалую западную страну. И даже Андропов — только подумайте, сколько же ему пришлось вытерпеть от «идеологов» в политбюро! Все они боролись и страдали. Преследовали одних и преследовались другими, были и палачами, и жертвами одновременно. Но то, что жертвы, — теперь вспомнил каждый, а то, что палачи, — никто вспоминать не хочет.
А уж пуще всех страдала творческая интеллигенция, ежедневно «приносившая жертву» ради спасения своего таланта, своей науки, искусства, литературы. Да ведь в наши годы писателю просто требовалось чуть-чуть пострадать, чтобы талант его обратил на себя внимание, засверкал, заискрился. Не всерьез, конечно, а так, как писал Высоцкий: чтоб «в тридцать три распяли, но не сильно». Какой же это писатель, если его совсем-совсем не преследуют? Кто бы, скажите, вообще знал, особенно на Западе, о существовании такого «поэта», как, например, член ЦК ВЛКСМ Евгений Евтушенко, если бы не его «авторитет» опального, преследуемого, «сердитого молодого человека»? А стоило это не дорого:
«Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР докладывает, что в № 6 журнала «Юность» за 1977 год заверстана поэма Е. Евтушенко “Северная надбавка” . Герой поэмы Петр Щепочкин длительное время работает на севере и, зашив в пояс свою “северную надбавку” в десять тысяч рублей, едет в отпуск. Он мечтает о том, как сядет в поезд “Владивосток — Москва” и “в брюшную полость” нальет себе пивка. (…) Прогуляв в столице несколько “слипшихся” дней и став легче “на три аккредитива и тяжелей бутылок на сто пива” Петр Щепочкин решает навестить свою сестру Валю, работающую медсестрой в подмосковном городе Клину. Его, привыкшего швырять сотни и тысячи рублей, “ошеломила” встреча с сестрой, живущей вместе с мужем и ребенком в “окраинном” бараке на зарплату в сто пятнадцать рублей. Герои поэмы при этом горько размышляет
Свой вывод он “формулирует” в словах, обращенных к старику-сторожу: “Воров боишься? Разберись, кто вор…” , недвусмысленно тем самым намекая, что люди, получающие “сторублевую зарплату” и проживающие в “десятиметровых палатах” , по сути дела обворованы.
На эти, неприемлемые с нашей точки зрения, моменты из поэмы Е. Евтушенко “Северная надбавка” обращено внимание заместителя главного редактора журнала “Юность” А. Дементьева в беседе с ним в Главном управлении 6 мая с.г. Тов. Дементьев согласился с этими замечаниями, но сказал, что редакция вряд ли сумеет внести в поэму нужные исправления, поскольку поэт якобы заявил, что он ни одной строчки в ней менять не будет».
Ну что значит — «ни одной строчки»? Ведь это ж все, как признал сам поэт, «геройство показное», «наполненное только пустотою». Конечно же, ЦК во всем разобрался, все поправил.
«Главлит СССР (т. Романов) информирует о том, что в очередном номере журнала “Юность” (№ 6, 1977) готовится к публикации поэма Е. Евтушенко “Северная надбавка” , в которой допущены серьезные идейно-художественные просчеты, искажающие нашу действительность.
В соответствии с поручением в Отделах пропаганды и культуры ЦК КПСС состоялась беседа с руководством журнала “Юность” (т. Дементьев) и Союза писателей СССР (т. Сартаков). Как сообщил т. Дементьев, при подписи в печать в текст внесены существенные поправки, учитывающие замечания Главлита. В ходе беседы редакции журнала было предложено продолжить работу по редактированию текста.