Московский процесс (Часть 1)

В последующем можно решить, целесообразно ли возвращение СИНЯВСКОГО в Советский Союз после истечения срока пребывания во Франции.

Просим согласия.

Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ».

11 Страдающая интеллигенция

Я привел эту драму в документах почти целиком, потому что она удивительно точно, шаг за шагом, иллюстрирует, как терпеливо и обстоятельно «работало» политбюро, подготовляя свои «оперативно-чекистские мероприятия». И уж кого-кого, а свою родную советскую интеллигенцию они понимали прекрасно, отлично зная, как наиболее эффективно сбалансировать кнут и пряник. А пуще всего — как использовать интеллигентскую самовлюбленность. В мою задачу вовсе не входит кого-то персонально «разоблачать» или даже осуждать, тем более, что для большинства из нас в этих документах ничего особенно нового не содержится. То, что Синявская «играла в сложные игры с КГБ», она и сама тогда не скрывала.

Я еще помню, как, вернувшись из лагеря в январе 70-го, столкнулся с ней на обеде у общих знакомых. Любопытно, что это была наша первая и последняя встреча в Москве, до того мы и знакомы-то не были, но госпожа Синявская просто рта не закрывала. А говорила она — причем, как всегда, с большим апломбом — о том, что «нам — писателям» не нужен весь этот шум, это так называемое «движение», вся эта «политика». Это только вредит «нам писателям», а надо тихо сидеть и не рыпаться. А пуще всего не стоит связываться со всеми этими Якирами и прочими любителями шума. Увидев же мою резко негативную реакцию на свою «писательскую» линию, она больше со мной встречи не искала. Не удалось, «пользуясь авторитетом Синявского, повлиять» — и не надо. Я ей только затем и нужен был, затем, надо полагать, и притащилась на обед к общим знакомым в тот самый день, когда я там должен был появиться.

Но дело не в этом. Для меня несущественно, пользовалась ли она «авторитетом Синявского» по своей инициативе или по «достигнутой договоренности», — так же, как не имеет теперь значения, затевала ли она бесконечные склоки в эмиграции (в том числе и постоянные нападки на Солженицына) согласно «совместно выработанной линии» или просто в силу склочности характера. Так ли, сяк ли, Андропов не прогадал. Занятно, однако, другое: упоминание этих документов в русской печати вызвало совершеннейшее бешенство госпожи Синявской. Нимало не смущаясь забавного противоречия, она тотчас — и, как всегда, безапелляционно — заявила (в «Московских новостях»), что документы:

а) «украдены»,

б) «подделаны»,

в) что Андропов все переврал.

Прямо как тот не в меру ретивый провинциальный адвокат из известного анекдота, который утверждал, что его подзащитный невиновен, так как у него есть абсолютно неопровержимое алиби, а в то же время он нуждается в снисхождении из-за своего чрезвычайно трудного детства. Затем, опять же не переводя дыхания, взяла и сама опубликовала те же самые документы — вот она, дескать, «вся правда», не украденная и не подделанная. Наконец в длиннющей статье в «Независимой газете», на два номера с продолжением, по целой газетной странице в каждом, поведала о своих необычайных подвигах: о том, как она, умная и бесстрашная женщина, объегорила глупый и трусливый КГБ, «переиграла» их в их же собственной игре. Она, видите ли, шантажировала КГБ, ложно обвинив их в краже ценных книг во время обыска. Вот ведь находчивость! Вот смелость! Что ж тут оставалось делать бедным чекистам, как только отпустить их с миром в Париж.

Но и это еще бы ничего — в российской прессе сейчас и не такое встретишь. Как говорится, не хочешь — не слушай, а врать не мешай. Не стал бы и я пересказывать весь этот горячечный бред, если бы не один абзац этого по случаю сочиненного мемуара, в котором, распалив уже свою фантазию добела, она как бы кричит всем нам сразу:

«…подите прочь, бесстыдники, на что хвост подымаете? На дело Синявского-Даниэля, из которого вы вышли, как, простите за стилистическую вольность, русская литература из гоголевской шинели? Откуда у вас сегодня такое стремление плюнуть в свое прошлое? Откуда у вас такая вера в КГБ и преданность этой фирме? Как могло случиться, что слово Андропова стало вам дороже слова Синявского? Почему вам так хочется, чтобы король оказался голым?»