Московский полет

Одиннадцать лет назад, после приказа Павлаша, выбросившего меня из кино, я пришел к Вите в его московскую квартиру, которую он купил на гонорар от своего пятого успешного фильма, и ему первому сказал, что собираюсь в эмиграцию. Помню, как Витя почернел лицом. «Старик, не делай этого – ты там не выживешь! Ведь тут твоя родина, у нас!». «Витя, – ответил я. – В том-то все и дело, что вот уже сорок лет моя родина – у вас! А я хочу, чтобы моя родина была у меня. Или хотя бы у моих детей…». Он налил водку в стаканы, и мы выпили с ним под борщ, который сварила его жена Марина, но при этом он пил с таким лицом, словно только что сам, своими руками опустил меня в гроб.

А теперь, через одиннадцать лет, я стоял перед ним в кабинете Андрея Смирнова, и он все хлопал меня по спине и плечам, проверяя, не призрак ли я и действительно ли я выжил там, восстал из гроба.

– Е-мое, Вадим, как я рад тебя видеть! Поехали со мной! – Витя, у меня дела. Мне нужно заехать к Семену… – Да перестань! Я тебя не отпущу! Ты что! Я тебя сто лет не видел!

– Ну хорошо, подожди, я хотя бы позвоню Ельцину и Гдляну!

Я позвонил Ельцину (десятый раз за это утро), но его телефон упорно не отвечал. Зато когда я набрал телефон Гдляна, там сразу сняли трубку, и голос Гдляна сказал коротко и глухо:

– Да, я вас помню. Приезжайте в пять в следственную часть Прокуратуры. Благовещенский переулок, 10. Я или Иванов вас встретим.

– Все? – нетерпеливо сказал Виктор, когда я положил трубку. – Значит так, старичок! Сейчас мы подскочим на съемку. Ты знаешь, что я веду «Кинопанораму»? Это самое популярное телешоу в стране! Заодно я возьму у тебя интервью, а потом мы поедем ко мне обедать! Марина просто обалдеет! А Машка, ты помнишь дочку мою Машу? – Я ее купал, когда вы жили в Теплом Стане. – Боже мой! Ну, конечно! Ты приехал к нам на ту жуткую квартиру, когда Машка родилась и мы ее купали первый раз в ее жизни!

– Это было зимой. У вас не было телефона, а тебе нужно было звонить на студию. И мы с тобой пошли звонить, но во всем районе было только два телефона-автомата, и оба были разбиты…

– Ты знаешь, что моей Машке уже шестнадцать лет?

Мы вышли из Союза кинематографистов, сели в новенькую белую Витину «Самару», и я тут же заметил, что здесь, как и в машине Семена, нет зеркальца заднего обзора. Зато сзади, под стеклом лежит милицейский жезл. – Витя, – сказал я. – Сколько у тебя фильмов? – Тридцать шесть. А что? – А сколько театров играют твои пьесы? – Не знаю, честное слово! – Ну, примерно? – Ну, двести. Или больше. А что? – И ты не можешь приклеить себе зеркало заднего обзора? – Ах, вот ты о чем! А этот жезл ты видишь? Я должен выдавать себя за милиционера, чтобы у меня вообще эту машину не украли! А «дворники»? Каждый раз, когда уходишь от машины, нужно снимать «дворники» и прятать. Иначе уведут в минуту! В стране воровство и преступность – жуткие! И вообще, Вадя, ты видишь, что вы натворили нам своей революцией?

Я посмотрел на него. Он безмятежно улыбался – это была шутка, типичная для русско-еврейских приятелей: мы, евреи, сделали им революцию! Но хотя мы с Витей были не просто приятели, а делили когда-то последний рубль, мне эта шутка не понравилась. Может быть, за эти годы я отвык от русских приятелей?

– Витя, – сказал я, когда он притормозил перед манифестацией крымских татар на площади Маяковского. Татары, которых Сталин, как и месхов, в 1944 году выселил из Крыма в узбекскую пустыню, перегородили тут улицу Горького плакатами: «Прекратите сталинский геноцид». «Верните нам нашу землю!». – Витя, – сказал я, взявшись за дверную ручку. – Я, пожалуй, пойду. Мне вот сюда, в «Комету».

– Да потом, успеешь! – воскликнул Виктор. – Мы же одиннадцать лет не виделись! Ну, хоть по стопарю мы должны выпить?

Против этого довода мне нечего было возразить. «Стопарь» – это в России святое. Хотя издательство «Комета», в котором работала Аня, было совсем рядом – за башней гостиницы «Пекин». Только вчера, в самолете, я клялся себе, что ринусь в эту «Комету», едва приеду в Москву. Но как легко, как быстро мы умеем находить предлог изменить своим клятвам и слинять от долга даже перед самим собой! За стопарь водки…

«Самара» медленно ехала сквозь толпу татар-манифестантов.

А я, повернувшись, все смотрел на длинное желтое здание «Кометы» – до тех пор, пока его не перекрыл цветочный ларек и Концертный зал. Тут толпа манифестантов кончилась, Витя дал газ, и машина рванула вниз по Горького. Но почти тут же затормозила – на Пушкинской.

– Неформальные газеты хочешь купить? – спросил Виктор.

– Еще бы!