Московский гамбит

Я не удивлюсь, думала Нина, что этот Человек Востока в конце концов окажется Божеством, воплотившимся в человеческом теле, наподобие Кришны. Тем более Бог может быть одновременно где угодно — ни время, ни пространство, ни число — не препятствия для него. Только на этот раз приход не связан со спасением людей или возвращением им утраченной мудрости. Скорее другое. Бог приходит на страшный, ледяной, пронизанный мраком край своих Владений, за которым может быть почти сразу начинается обрыв, бездонная ночь вне Космоса, чтобы соприкоснуться с тем, чего нельзя «увидеть» в Центре, в Сиянии Духа, в этом бесконечном всемогущем и Самодовлеющем Центре, где пребывает Бог в Самом себе, в Своем вечном и непостижимом блаженстве…

Нет, нет, я захожу слишком далеко, это иной случай…

Или может быть, этот Тихон Федорович как раз, наоборот, — человек, и последняя тайна связана не с Богом, а с Человеком?

Куда несется этот поезд, в котором мы едем? Кажется, вагон стал слишком покачиваться от огромной скорости…

Саша молчал. В окнах мелькали бесконечные, раскинувшиеся и застывшие в своем бытии и покое поля и леса, и заброшенные домики и люди среди них — от всего этого сжималось сердце, но не только потому, что там таилось много печали, а потому, что было в них нечто иное; и это почти нельзя было выразить на обычном человеческом языке…

Нина переводила глаза на Сашу, затихшего в углу на скамье, и потом опять вглядывалась в эти картины за окном.

«Почему такие огромные пространства, — думала она. — Как это поется: в пространствах таятся пространства… Одно в другом, одно в другом, и так все дальше и дальше… Куда? Как будто ничего не меняется, одно пространство исчезает в другом, а тем не менее мы двигаемся — и во всем этом есть непонятная цель и предназначение…»

И она еще раз взглянула в окно. Даже печаль этих картин была не только печаль. Тоска приводила к скрытым откровениям. Кое-где за деревьями, в лесу мелькали церкви, и вообще чувствовалось присутствие Неба, и вместе с тем, где-то оставалась и тоска…

Наконец, поезд остановился: маленький городок — заброшенный и пустынный — окружал одинокую станцию. Здесь обычно происходила пересадка: дальше надо было ехать на автобусе. Они оказались на большой пыльной привокзальной площади.

Покосившаяся вывеска указывала на чайную. Дверь была открыта, и изнутри лились звуки заунывной, бесконечной, хватающей за сердце песни. Посреди площади лежал пьяный, но может быть это был просто спящий человек.

…Трепет, а потом восторг умиления охватили Нину. Кажется, они со Светланой Волгиной совсем недавно видели такую площадь, и слышали эту песню. И какая-то музыка — не то извне, не то как будто бы изнутри — захватила ее, и ей казалось, что занавес уже почти сдернут, да никакого занавеса и не было, нужно было только понять и увидеть.

Они стояли на остановке автобуса, в очереди, впереди были две женщины. Облезлый пес блуждал в стороне. И Саша был внутренне весел и в огне. Лес вдалеке на горизонте — с правой стороны был совсем открытый вид — казался входом во что-то притягивающее, тайное, но родное и вечное.

Наконец подъехал небольшой старенький автобус.

Уже смеркалось: шофер был не в меру рассеян. Кто-то лежал на темном полу автобуса, похрапывая, рядом с дырявым сидением, где разместились Саша и Нина. Две женщины уселись недалеко, за спиной водителя. Автобус, задрожав, тронулся с места, и печальные окна домов по-домашнему, уютно, огоньками провожали его в путь. Конек-горбунок на одной из крыш, казалось, срывался в небо…

Городок быстро очутился позади, и со всех сторон опять открылись леса и поля и пространства. Нина взглянула на высокое, уводящее небо, немного отраженное на земле, и поняла, что никуда не надо уходить, потому что такая загадочная жизнь распростерлась в этих лесах, полях и одиноких домиках, что она застонала.

Спускался мрак, но леса дышали привольем, и огоньки вдали мерцали во тьме. Окна автобуса были открыты (он медленно плыл), и пахло рекой. И тьма окружала огни, и далекие пространства были как песня.

Нина взглянула на Сашу: его лицо показалось ей огромным во мраке. Она стала все прикованней, но как бы незаметно, всматриваться в него и протянула ему руку, которую он взял.

И вот теперь она вдруг подумала о том, что их союз заключен навеки. И что наверное они едут к Человеку Востока. И что, может быть, Саша и есть этот Человек Востока, но скорей всего их все-таки двое…

И не исключено также, что ей уготовано поражение или гибель, равносильная… не «победе» (какое смешное слово), а чему-то более высшему… А может быть, ей даже не уготована гибель. И она сильнее сжала Сашину руку. Он отвечал чуть жутковатым, но дружеским рукопожатием. Да, в их отношениях появилось нечто большее, чем любовь…