Морской волк. Бог его отцов

«После того как матрос исчерпал весь свой — казалось бы, неисчерпаемый — запас ругательств и проклятий, он вдруг замолчал, глубоко задумался и стал напряженно следить за движением солнца, которое, по его мнению, неприлично быстро бежало теперь к западному полушарию.[3] Его собаки, удивленные тем, что их до сих пор не запрягли, собрались вокруг него. Его беспомощность вызвала полное сочувствие со стороны животных, которые поняли, что случилось что-то неладное, хотя никак не могли понять причины и характер несчастья. Теснясь все ближе и ближе к нему, они мрачными завываниями стали выражать ему свое собачье соболезнование».

В назначенный час Кент решил наконец-таки пристрелить Человека со шрамом. Тот скатился в яму, но Кент выстрелил ему прямо в лицо, однако матрос остался почему-то целым и невредимым, а сам хозяин погиб от пламени, пробившегося из ружья сбоку. В это время как раз подъехали случайные путешественники — знакомые матроса. Начали вникать в суть происшедшего, и когда переломили ружье — из ствола брызнула сверкающая на солнце струя золотого песка: полубезумный Кент, оказывается, спрятал золото, забив им ствол собственного ружья. Друзья решили разделить добычу между собой.

Читатель до последней минуты остается в неведении. Финал совершенно непредсказуемый. Само ожидание человеческой гибели держит героев в напряжении. И не только героев. Острота момента предельная, и такой, можно сказать, счастливый конец! Кент сам себя перехитрил. Как видим, композиция рассказа тщательно продумана, ожидание развязки создает остроту ощущений. Клондайкская экзотика — чувств, нравов, обычаев, действий и поступков — становится формообразующей.

Далеко не все произведения Джека Лондона равноценны по своим художественным качествам. Тем не менее он один из основоположников лучшей разновидности американской прозы — прозы с подтекстом, которая прославила Хемингуэя и Фолкнера. Весомость и содержательность этой прозы создается за счет охвата огромного контекста жизни, сознания и культуры, точнее культур. Речь неграмотной сивашки Пассук и система ее жизненных ценностей опирается на огромный пласт многовекового коллективного опыта индейцев. Эта речь конкретна и сдержанна. Такова же речь и самого индейца Чарли Ситки, признавшего достоинства белых и их технической цивилизации, но сохранившего характерные психологические и речевые черты своего собственного народа. Это более чем колорит, это — суть. В самой авторской речи также ощущаются подобные «чужие», заемные традиции. Вот Джейкоб Кент падает на землю как раз в момент появления путников: «Собаки выскочили на берег и потащили сани по его телу. Погонщик соскочил на снег в тот самый момент, как Джим Кардижи выбрался из ямы». Так мог бы сказать не только автор, но и коренной индеец. Вот часть слов того же Чарли Ситки (перед началом экспедиции с Пассук и Джеффом): «Все согласились со мною — все, кроме Джеффа, здорового, толстого янки. Говорил он со мною, да и вообще со всеми, уж очень свысока. Послушать его, так он был не менее моего опытен, чуть не родился на лыжах и вырос, вскормленный молоком оленьей самки… Был я тогда очень молод и не знал, что такое янки. Не мог я знать, что в нем говорит только жир и что хитрый янки говорит одно, а думает другое. Одним словом, получили мы лучших собак, лучшую пищу и втроем — Пассук, Джефф и я — отправились в путь-дорогу». Тут довольно часто меняется план повествования и его предмет, хотя все строго подчинено обычной прагматической задаче — выйти к Соленым Водам. Но в этом небольшом прозаическом эпизоде таятся и семена будущего противоречия, конфликта между участниками похода. Эпизод чрезвычайно емок и изложен сверхлаконично.

Интересен и эстетизм повествования Джека Лондона. Связанный и, кажется, уже обреченный на гибель отважный матрос мог видеть реку, смотреть, как солнце поднимается к зениту. Но это, как понимает читатель, вовсе не праздное любопытство. Радуга, северное сияние, Белое Безмолвие — часто встречающиеся в повествовании писателя ключевые образы, существенные составляющие экзотической обстановки, как, впрочем, и нарты, упряжки с постромками, собаки, дрова, свечи, факелы, примитивные светильники на тюленьем жире и прочие столь необходимые предметы трудного северного быта…