Морской сундучок

— Это т-точно, — сказал Веня, он сидел на самом носу катера. — К п-пи-ратам едем. Голову от-торвут, как к-кокосовый орех. В-вес-сёлый город!

Вдали зеленели острова. Между ними ходили тугие волны. Катер быстро зарывался носом, и в лицо летели радужные брызги. Я ловил их руками. То с одной, то с другой стороны сверкали влажные бока судов. В стороне качались баржи. На одной женщина держала малыша и умывала из таза. На другой хозяйка доставала ведром из-за борта воду. Тут и там полоскалось под ветром бельё и светилось от солнца.

— Красиво… И раздеть здесь тоже красиво могут, — засмеялся тоненький Митя.

— А что, кроме шуток, — вмешался Ваня. Он был в новенькой рубахе, в остроносых туфлях. И брюки у него были наглажены, как отточенные лезвия. — Тут сколько случаев было, целые пароходы пропадали! Недавно ограбили какое-то шведское судно.

— Ну, это уж сказки! — рассмеялся я. — В наше-то время?

— Какие сказки?! — выпучил глаза Ваня. — Ограбили шведское судно! Ночью подошли на джонках с оружием из-за этих вот островов, согнали на корму всю команду. Пистолет к виску, а сами бросили груз на джонки — и концы в воду. Один полицейский напал на след пиратов, так потом его голову нашли где-то в кустах.

— Г-го-лову от-торвут з-запросто, — таинственно повторил Веня, будто не раз попадал в такие истории.

— А, ерунда! — сказал электромеханик Валерий Иваныч, у которого было прозвище «Чудеса ботаники», потому что он собирал редкие, диковинные растения. По переборкам его каюты вились лианы, на полу стояла пальма… И сам он со своей стрижкой «ёжик» походил чем-то на кактус. Он и сейчас ехал снимать чудеса ботаники Гонконга.

— Красивый город, — сказал Валерий Иваныч. — Нужно уметь видеть красивое.

И Гонконг утвердительно сверкнул всеми своими стёклами.

«КОРЕФАН»

Все уже купили для друзей сувениры. Кто раздобыл монеты, марки, а я пока — ничего.

Попался навстречу Ваня — цел, и голова на плечах, — похвастал:

— А я босоноги купил, по камбузу бегать! А ты что?

Теперь я шагал за помощником капитана по торговой улочке, приглядываясь к прилавкам.

В одном магазине приглядел целое деревце. Сосенку. Такую, как провожала нас из Японии, только миниатюрную. В другом продавали кобру с мангустой. А ещё дальше хохотала обезьяна из кокосового ореха. Выкатила глаза, выпучила красные губы. Шляпа на ней, как на английском офицере, очки из проволоки…

Хороша!

Но Фёдор Михайлович поморщился и тряхнул чубом:

— Зачем тебе обезьяна из кокосового ореха! Да этих кокосов кругом пруд пруди! Сам вырежешь! Такую образину соорудишь — упадут! — И вдруг он повернулся ко мне: — Ты себе куртку купи. Возвращаться когда будем? Зимой! А ты в рубашке. А ну-ка пошли!

И мы опять нырнули в «щель».

Едва мы пробрались к прилавку, от которого несло запахом кожи, ко мне подскочил знакомый уже китаец:

— А, корефан! Пальто! Смокинг! Куртка!

Он вытащил одной рукой из вороха вещей жёлтое хрустящее пальто, подбросил его, другой — бесцеремонно похлопал меня по карману:

— О, мани есть! Деньги есть. Покупай!

— Ладно, ладно, — отодвинул его в сторону Фёдор Михайлович. — Знаем! — И подмигнул мне: — Уже подсчитал, сколько содрать. Тут ухо держи востро.

Помощник капитана сам вытащил чёрную куртку, чтоб и от снега и от дождя, примерил мне к плечам и вздохнул:

— Маленькая.

Китаец засуетился:

— О, литл, маленький. Не надо литл, найдём биг — большой! Только покупай, мы — друзья. Ты корефан, я корефан…

Он метнулся в лавчонку, выбежал с новой курткой, стал надевать на меня. Не лезет!

— Сейчас, секунд, — сказал китаец, что-то выдернул из рукава, крутнулся волчком. Полезло!

Фёдор Михайлович обошёл меня со всех сторон, посмотрел и степенно сказал:

— Хорошо.

Китаец обежал вокруг, закачал головой, зацокал языком:

— Хорошо, корефан. Мани давай.

Отсчитали мы ему доллары, завернули куртку и пошли дальше. Вдруг я почувствовал, что в руке у меня чего-то нет. Не хватает чего-то! Прошёл ещё немного и спохватился:

— Фотоаппарата нет!

— А был? — спросил Фёдор Михайлович.

— А как же! — говорю. — Аппарат сына, да и плёнка интересная.

Мы вернулись к лотку, где видели мангусту, — нет аппарата! Остановились у магазина, где продавали обезьяну, — нет аппарата!

Фёдор Михайлович уверенно зашагал к «корефану». И я вдруг вспомнил: «Да ведь я аппарат в руке держал, когда к нему подходил! У меня ещё рука в рукав почему-то не влезала. А потом полезла!»

Подошли мы, а китаец нас будто и не замечает.

Фёдор Михайлович приподнял одно пальто с лотка — китаец покосился. Я приподнял второе — он подбежал и как затараторит:

— Что тут корефан ищет, что надо?

— Фотоаппарат, — говорю.

— Аппарат? — торговец щёлкнул пальцем у глаза.

— Да, — кивнул я.

— Нет фотоаппарата, — говорит, — не знаю. Тесное слово!

Тут Фёдор Михайлович приподнял чуть не весь лоток. А китаец повернулся ко мне и быстро спросил:

— Твоя камера?

Будто не знает!

— А чья же! — говорю.

Торговец махнул рукой — будто делал одолжение! — нырнул на дно ящика, под стойку, и вытащил оттуда фотоаппарат. Мой!

Протянул он мне его и говорит:

— На! Ты корефан, я корефан. Мы друзья. Теперь всё только у меня покупать будешь!