Морской путь в Индию

Николаю обещали дать двух «мавров» (вероятно, негров) для подарка германскому императору[120]. Путешественник лично выбрал их из пятидесяти человек, привезенных в Португалию неделей раньше. Он рассказывает, как он наблюдал продажу рабов, публично выставленных нагими, словно животные. Он отмечает, что, когда он получил этих двух невольников, он счел необходимым прежде всего купить для них одежду, ибо рабы выставлялись на рынок «голыми, какими их создал бог».

Немецкий врач, нюрнбержец Иероним Мюнцер, тоже оставил отчет о своем пребывании в 1495 году при дворе Жуана, куда он с тремя земляками прибыл из родного города, спасаясь от свирепствовавшей там чумы.

Король Жуан, — пишет он, — чрезвычайно образованный человек, и во всех отношениях мудрый. Он правит своим королевством в мире и спокойствии. Он очень любезен и страстно стремится к приобретению разнообразных познаний. Он вывозит в Гвинею шерстяные ткани разных цветов, а также ковры, вытканные в Тунисе, и одежду, коней, разные изделия Нюрнберга, множество медных чайников, бронзовые тазы, яркокрасные ткани, желтые одежды, английские и ирландские плащи и множество других вещей. Оттуда он привозит золото, рабов, перец, райские зерна, бесчисленные слоновые бивни и тому подобное.

Теперь король пришел к заключению, что исследование новых земель все дальше и дальше на юг должно проводиться не только по океану: необходимо отправить послов также и средиземноморским путем в государство священника Иоанна, с тем чтобы они постарались заключить с ним союз против неверных и, если окажется возможным, установить с ним торговые сношения. Посланцам надо было, кроме того, разузнать все возможное относительно Индии и других стран, где черпают свои сказочные богатства итальянские торговые города. Барруш, «португальский Ливии», пишет: «королю казалось, что через священника Иоанна он мог бы получить доступ в Индию, ибо от абиссинских монахов, приезжавших на Пиренейский полуостров, а также от монахов, ездивших с полуострова в Иерусалим для сбора сведений об этом государе, король узнал, что его страна лежит за Египтом и простирается до южного моря».

Первым король Жуан направил с этой важной миссией Перу до Монтерройю, «человека из дома Монтериу, и лиссабонского монаха Антониу». Они добрались до Иерусалима, но, собрав некоторые сведения, возвратились, доложив королю, что без хорошего практического знания арабского языка проехать дальше нет возможности ни в направлении к Индии, ни в страну священника Иоанна.

Тогда король стал искать людей, обладающих достаточными данными для выполнения столь важного поручения как в экономическом, так и в политическом отношении, людей, способных преодолеть всевозможные опасности на суше и на море. Наконец, после долгих поисков были выбраны и вызваны к королю два человека. Об одном из них мы знаем очень мало. Это был Аффонсу ди Пайва, придворный, уроженец Каштелу-Бранку[121]. Его род будто бы происходил с Канарских островов[122], он говорил по-испански и по-арабски. Больше о нем мы не знаем ничего. Второй — Перу ди Ковильян[123]; он был главой миссии, и сообщения о нем дошли до нас. Ковильян был человеком дела. Если он и писал, то очень мало — насколько известно, лишь немного писем, и, к сожалению, они утеряны. Однако мы можем получить представление и о его жизни и о его характере по сообщениям, принадлежащим различным авторам.

Родился он в Ковильяне, в горах Бейры[124]. Происхождение его темно, это видно хотя бы из того, что мы знаем лишь его христианское имя и место рождения, а фамилия его нам неизвестна. Шесть или семь лет он прожил в Испании. Здесь он принимал участие в междоусобной борьбе феодалов на стороне Понсе де Леона[125], участвовал в многочисленных нападениях из засад и в ночных стычках на перекрестках и узких улицах Севильи. Он сражался в битве при Торо[126], жил во Франции, где был близок и к Людовику XI и к герцогу Бургундскому, самому могущественному вассалу французского короля. Он провел год в Кастилии при дворе «католических» королей Фердинанда и Изабеллы в качестве португальского тайного агента со специальным заданием наблюдать здесь за португальскими эмигрантами и их политическими интригами. Про него говорили, что он способен говорить на «андалузском наречии» так, как будто бы родился на берегах Гвадалкивира.