Морской почерк

И вот, стоим мы здесь в очередной раз на якоре. На утренней вахте вышел я из своей кочегарки перекурить. В коридоре встречаю Лёву, здорового матроса, который вахту нёс на мостике. Вахта с четырёх до восьми утра. Идёт он как-то деревянно: правая нога не сгибается в колене, правая же рука прижата к бедру. Идёт, как инвалид.

– В чём дело, Лёва, помочь? – говорю я.

– Молчи, – шепчет он, – беру в долю.

Лёва отогнул ворот рубахи: смотри. Из рубахи торчал конец бронзовой чушки, другой же её конец уходил в штаны, в правую штанину. Диаметром так сантиметров на десять. Килограммов, этак, на 30–40 потянет.

Я ещё был неопытный моряк и впервые нарвался на подобную операцию: бронза – спиртное.

– Покарауль на палубе, – попросил Лёва. Сам начал подниматься по трапу. Это надо было видеть. Оживший манекен поднимался по трапу. Боялись первого помощника, бомболита, как позднее называли его арабы. Тот, зная подобные проделки за некоторыми ненадёжными с его точки зрения моряками, любил совершать неурочные круизы по судну, чтоб подловить и наказать любителей халявного спиртного. Хлеб свой отрабатывал. Мораль блюл советскую. Души наши неопытные берёг от греха тяжкого.

Поднялись наверх. Внизу с кормы уже ждала шлюпка с двумя аборигенами. Лёва потребовал, чтобы они сперва отдали свой товар, на что они, посопротивлявшись для вида, уступили – и Лёва поднял корзину, наполненную бутылками. Рассматривать и считать было некогда, и Лёва быстро перевязал свою болванку боцманской выброской и начал опускать её в шлюпку. Я стоял на шухере. Светало. И тут послышалось: Ой! – это Лёва. Ах! – это внизу и Блюмш! – там же. Я бросился к фальшборту и увидел картину: лодка стремительно погружалась в воду. Оказывается, эта бронзовая чушка выскользнула из ненадёжно перевязанной выброски и солдатиком нырнула вниз, пробив деревянное днище и навсегда канув на дно Атлантического океана. Лодка затонула за три секунды, может и больше. Те двое в горячке, было, кинулись вычерпывать Атлантику из лодки, но это было им явно не по силам. Безмолвно потрясая кулаками, они поплыли к берегу, благо стояли мы недалеко от докового отбойного мола. Тут и мы разбежались. Я к себе в машину, а Лёва на мостик, где нетерпеливо пританцовывал вахтенный 4-ый штурман. Он с крыла мостика увидел тех двоих, плывущих к берегу, и растерялся: что же делать? Тревогу играть: “Человек за бортом” по правилам надо. А дальше? Тревога была ни потерпевшим кораблекрушение, ни нам – не в жилу. Неприятностей не оберёшься. Пока раздумывали, уже и поздно было. Контрабандисты оказались хорошими пловцами. Да иначе – какие б они были контрабандисты, если б не умели плавать?

Владимир Соловьёв

Владимир Михайлович Соловьёв родился в 1931 г. в Воронежской области. Детство прошло в Подмосковье. Работал матросом, боцманом на судах Рыбпроминспекции. Шесть лет являлся корреспондентом газеты “Рыбак Латвии”. Публиковался в сборнике “Семь футов под килем”. Автор поэтических сборников “Родная гавань”, “Я жду рассвет”. Жил на берегу Даугавы под Ригой.

В погоне за ветром

Три продолжительных прощальных гудка нарушают предутреннюю тишину океана. Наш траулер прощается с собратьями, которые незамедлительно откликаются густыми, протяжными голосами. Траулер покидает промысловый район и ложится курсом на норд, к родным берегам. В это время в салоне свободные от вахты упражняются, кто во что горазд. Кто-то сражается в шашки, кто в шахматы. Юра Архипов, лихо перебирая гитарные струны, весело исполняет давно знакомые песни. Настроение у всех приподнятое. Еще бы! Рейс почти завершен. Впереди нас ждет Антверпен – вожделенный порт всех моряков, где можно хорошо отовариться, чтобы потом, по приходу в порт порадовать своих близких диковинными заморскими вещами, которые только что входили в обиход и составляли большой дефицит: джинсы, японские зонтики, жвачка. Казалось бы – пустяк, и в то же время, обладатель всего этого добра, вызывал у людей зависть, что, казалось, не должно быть свойственно советскому человеку.