Морской офицер Франк Мильдмей

Он возвратился к нам с самым плачевным лицом. Я никогда не видел столь жалкого создания и в большем расстройстве мыслей. Мысль, что скоро и меня постигнет, может быть, одинаковая участь, еще более заставляла меня сожалеть о нем. Другой был вызван, и вскоре возвратился не с лучшим успехом; сделанное им описание заносчивости младшего из экзаменовавших капитанов заставило нас упасть духом и притом в такое время, когда так много зависело от нашего успеха. Это известие послужило мне, однако, к большой пользе. Я увидел, что теория была камнем, о который они разбивались, и, зная свои силы в этой части моих познаний, решился не допустить молодого капитана провалить себя. Между тем, покуда я рассуждал таким образом, возвратился к нам третий кандидат, тоже срезавшийся; однако же сведения этого молодого человека мне были известны, и потому я начал сомневаться в самом себе. Когда четвертый возвратился с смеющимся лицом и сказал нам, что он выдержал экзамен, я опять начал дышать свободнее; но удовольствие это сейчас же прошло, как только он сообщил, что один из экзаменовавших был приятель его отца. В этом-то и заключалась вся загадка, ибо молодой человек, в течение короткого времени, какое я провел с ним, подал повод о себе думать, что он весьма недалек. При вызове моего имени я почувствовал трепетание сердца, которого не чувствовал ни в сражении, ни во время урагана, ни тогда, когда я кинулся за борт в Спитгеде, чтобы плыть к моей Евгении. «Силы храбрости и могущество алгебры, помогите мне, — сказал я, — или я погиб». В одну минуту дверь каюты отворилась, часовой запер ее за мной, и я увидел себя в присутствии самого страшного триумвирата. Я чувствовал почти то же самое, что Даниил в львиной пещере. Мне сказано было садиться; после чего начался между капитанами недолгий разговор, которого я не слышал и не хотел слышать, но в продолжение которого имел время рассмотреть моих соперников с головы до ног. Я ободрял себя, думая, что был равен одному из них; и если мне удастся сделать его нейтральным, то надеялся весьма легко справиться с остальными двумя.

Лицо одного из капитанов весьма походило на пеструю тыкву; а лежавшая в то время на столе его рука на черепаховое перо; ногти на ней были до того обгрызены, что корешки их, казалось, запрятались в тело от страха дальнейших опустошений, от которых, между тем, беспощадно страдала другая рука; и я подумал про себя: «Я никогда еще не видел яснее вывески об отдаче квартиры в наем без мебели, как на твоем кокосовом орехе или пестрой тыкве».

Сидевший возле него капитан был маленький, сухощавый, пасмурный, сморщившийся человечек, с острым носом и проницательными глазами. Мичманы называли его «Старый чилийский уксус», или «Старый Горячий и Кислый».

Он был то, что мы называем крутой служака. Ему ничего не значило продержать человека два месяца в черном списке, заставляя его полировать до блеска пушечные принадлежности и никогда не давая времени починить платье или содержать себя самого в чистоте, тогда как он чистил то, что во всех отношениях было бы гораздо лучше держать нечищенным. Он редко сек человека, но мучил его надоедливым приставанием и называл это «выбивать чертовщину из головы».

Я сейчас заметил, что этот маленький домовой, выглядывавший подобно сухой коже угря, был председателем комиссии.

Третий капитан был высокий, здорового цвета лица и важно глядящий человек (он был младший из троих), с повелительной внешностью. Он не раскрыл бы рта для улыбки, если бы сам Нестор побожился, что шутка заслуживала смеха.

Только что успел я окончить свои наблюдения и сделать беглую оценку качеств моих экзаменаторов, как приступили к испытанию, которое началось обращением ко мне председателя в следующих словах:

— Я полагаю, сэр, что вы довольно сведущи в теоретическом и практическом мореплавании, иначе вы не пожаловали бы сюда?

Я отвечал, что надеюсь показать себя таким, если им угодно будет испытать меня.

— Довольно скор на ответ, — сказал высокий капитан. — Я полагаю, что этот молодец главный оратор на кубрике. С кем бы служили, сэр?

Я сказал ему имена разных капитанов, с которыми служил, в особенности лорда Эдуарда.

— О, этого уж довольно; вы должны быть молодцом, если служили с лордом Эдуардом.

Я понял завистливый и саркастический тон, с каким произнесены были эти слова, и потому приготовился к трудной компании, будучи совершенно уверен, что этот человек, не бывший моряком, почтет себя счастливым, если провалит одного из мичманов лорда Эдуарда. Мне задавали многие задачи, которые я решал скоро. Они рассматривали мои навигационные журналы и аттестации, видимо, с гораздо большею строгостью и потом сделали один вопрос из высших частей математики. Я также решил его, но заметил, что они не обращали никакого внимания на мои знания. Маленький, сухощавый капитан, казалось, огорчился еще, что не мог сыскать у меня ошибки. Трудная задача из сферической тригонометрии лежала перед ними, тщательно списанная, и вывод был ясно означен в конце; но его, разумеется, мне не позволили видеть.