Морской конек

Он проявлял доброту? Или решил, что его вещи теперь испорчены, осквернены?

– К тому же, – добавил он, – на тебе она смотрится гораздо лучше.

Я отхлебнул еще чая, вновь обжег язык.

– Ну а теперь, – он указал на мой стул, – надо заняться делами поважнее.

– Да, – я опустил взгляд, увидел сочную траву и его ступни – идеальной формы, нежно-розовые, как морские раковины, в прожилках вен.

– Начнем с твоего имени.

Я поднял глаза, увидел, что он улыбается – и рассмеялся. Я поверить не мог, что до сих пор ему не представился.

– Неемия, но все называют меня Нем.

– А я…

– Николас, я знаю, – это звучало слишком дерзко, и я поспешно добавил: – ну то есть, я вас видел. Я был на вашей лекции в институте. Она была очень хорошей, ваша лекция.

– Рад, что тебе понравилось, Неемия. – Он посмотрел вдаль, его внимание вдруг привлекло что-то скрытое от меня. За то время, что мы были вместе, это случалось часто: он неожиданно, необъяснимо оказывался в другом месте. Странная привычка, раздражающая, милая, и в конце концов я научился не обращать на нее внимания, но тогда не знал, говорить мне или молчать. Садовник ушел, и сторожа поблизости тоже не было видно. В саду остались только мы.

Ближе к полудню становилось слишком жарко – я подумал, что он захочет уйти в дом, и тогда мне придется идти к себе. Откуда-то доносились крики ворон, приглушенный гудок проезжавшей машины. Здесь было тихо, так тихо, как, мне казалось, не может быть в Дели.

– Вы здесь первый раз? – спросил я. – В Индии? – я тут же пожалел о своем вопросе, не сомневаясь, что его задавали все, кого Николас встречал.

– Почему? – в его голосе не было ни раздражения, ни нетерпения, только любопытство.

– Потому что… вы не местный. Ну, во всяком случае, мне так кажется…

В тени его глаза казались темнее, цвета вечернего тумана.

– Где бы я ни находился, мне всегда кажется, что раньше я там уже бывал… Не потому ли меня вновь сюда тянет? Почему именно этот город, а не другой? Почему горы? Или море? Тоска по дому, знакомому месту объяснима… Но почему мы тоскуем по местам, где никогда не были? Потому что каким-то образом успели там побывать, и они нас не отпускают.

Я посмотрел на него с затаенной болью, вспомнив карту на стене Ленни.

– Вот почему, – спросил я тихо, – вы купили здесь дом?

Он рассмеялся и поставил чашку на стол.

– Господи, нет! – Это был дом семьи его подруги. – Малини, – он произнес ее имя тихо, словно говорил сам с собой. Он учился с ней в Лондоне. Теперь она жила во Флоренции, работала над диссертацией, а ее родители и брат на год уехали в Штаты.

– Она попросила меня присмотреть за домом… раз уж я все равно тут веду исследования для докторской, – он обвел взглядом просторную лужайку, ошарашивающий простор неба, терпеливо нависшие над землей деревья. – Но не думаю, что я отсюда уеду.

Малини. Они были от нее. Письма на столе. Я хочу тебя во мне.

Конечно, никто не пустил бы в дом незнакомого человека. Никто не позволил бы ему войти в свое личное пространство.

С любовью, М.

Я поставил чашку на стол и сказал, что мне пора.

– И куда ты пойдешь, Неемия?

Я ответил, решив, что он уже забыл.

– Ты ведь сказал, у вас каникулы.

– Да.

– Значит, ты будешь там один?

Вообще, объяснил я, мой сосед по комнате еще не уехал домой.

– Но мы с ним были на вечеринке, и он еще не вернулся…

– Значит, ему приятнее быть где-то еще, чем в студенческом общежитии.

Я признал, что так и есть, и он добавил:

– Как и тебе.

Что он имел в виду?

Он улыбнулся – редкой, драгоценной улыбкой, полной невыразимой доброты. Я был в его самом близком, самом тайном кругу.

– Мне кажется, мы всегда оказываемся там, куда нас тянет.

Буду честен.

Мои первые дни в бунгало были совсем не тем райским наслаждением, какое вы можете себе представить. Скорее они были полны недоумения (и сыра, но об этом чуть позже).

Сначала я просто не мог поверить, что я здесь. И я изо всех сил пытался понять мотивы Николаса. Он просто был добр? Вот чем это было – простой, ничем не замутненной добротой? Нет. Потому что это было окрашено особенной заботой. Тем, что Левинас[26] называл отношением лицом к лицу, rapport de face à face.

Я вспоминал руки Николаса, уносившие меня прочь от башни, тащившие меня через лес, укладывавшие в кровать. Встреча лицом к лицу внушила ему чувство ответственности за меня.

Может быть, на него повлияло простое желание чьего-то общества. Однако вариантов у него, вне всякого сомнения, было много. От сложных до льстивых, от остроумных до эрудированных. Почему же он предпочел – ведь он не выбирал – меня? Не потому же, что я был брошен на его пути, я, раненое, нуждавшееся в помощи существо, и у него не было выбора?

Еще хуже, если он понял, что со мной что-то не так. Что я эмоционально нестабилен, способен причинить себе вред. Он так и не спросил, зачем я пошел в лес, поднялся на башню. Это могло означать лишь то, что он сделал свои выводы. И все вело лишь к одному вердикту.

Это была жалость.

Самая отвратительная.

Благонамеренная, неуместная, едкая.