Морские повести и рассказы

И вот он сидел один в своем купе, думал о ней, и вдруг она пришла, села напротив на диван. Они молчали, глядели в окно на березовые леса, за стеклом летел дым. Потом она сказала, что очень хочет малинового льда. И на первой же остановке он сошел, бросился искать мороженщицу, нашел ее, и залил лед малиновым экстрактом, и принес его, но поезд уже ушел. Здесь он проснулся, но ему почему-то не было плохо на душе. Наверное, во сне он очень верил в то, что она любит его и простила его и что ей тоже грустно. Но это было только в первый момент после сна. А потом чувство вины перед ней вернулось.

…Она говорила тогда, что должна что-то объяснить, что все очень нехорошо, ей теперь нет прощения, он будет о ней думать плохо. И она заплакала тогда, утром в Архангельске. Вольнову надо было уходить, он опаздывал на судно к отходу. А она плакала, и он не мог ее бросить и начинал немного злиться.

– Я же не люблю вас, я ни капельки не люблю вас, – говорила она. А в коридоре за дверьми ее комнаты жужжал электросчетчик, и Вольнов все время слышал его то ослабевающее, то нарастающее жужжание. – И это ужасно, что все так случилось.

– Мне надо уходить, – сказал Вольнов, и сухой язык плохо слушался его. – Не плачь. Я тебя очень прошу: не плачь. Не было ничего плохого, честное слово… Ты знаешь, вот у меня веснушки на плечах, и я всегда их стыдился, честное слово… А сегодня мне не стыдно, это первый раз в моей жизни так, ты понимаешь?

– Глеб, вы очень смешной, – сказала она сквозь слезы.

– Ну улыбнись тогда, – сказал Глеб и пальцем стер с ее щеки слезу. – Ведь ты была летчицей, тебе стыдно плакать, улыбнись. Я опаздываю на судно, и я не могу уйти, пока ты плачешь.

И вдруг она перестала плакать и сказала быстро, строго, с каким-то облегчением:

– Отвернитесь, я оденусь и провожу вас.

Она так все время и говорила ему «вы».

Когда они шли по улице, она была уже совсем такой же, как накануне вечером, в ресторане. Как будто ничего не случилось в эту ночь, как будто она только что не плакала.

По утренним улицам торопились на лесобиржи, заводы, доки, стройки рабочие люди, курили свои первые папиросы и кашляли от первого дыма. В трамваях было полным-полно, такси не видно, срок отхода каравана уже наступил, но Вольнов надеялся на то, что кто-нибудь из начальства загулял вчера и отход задержится. Вольнов знал, как перегонщики веселятся перед Арктикой… Яркие флаги бились на ветру на мачтах иностранных судов вдоль бесконечных архангельских причалов, иностранцы грузились лесом. Сотни бревен и досок кружились в реке. Река была очень широкой и хранила спокойствие среди суеты утреннего города. На душе, как всегда перед отходом в далекий рейс, было чуть тревожно. И женщина, которая шла рядом с Вольновым, стала отдаляться от него и чужеть. Ночью, у нее дома, он был полон тепла и нежности к ней, а сейчас мысли о судне, об опоздании, о старости механика, о пресной воде, которую надо будет взять на ходу из реки, о топливе, о погоде в горле Белого моря стали отдалять его от этой женщины. И он уже плохо понимал, зачем она в такую рань пошла провожать его, зачем в такую рань намазала себе губы.

– Может, ты вернешься? – спросил Вольнов. – А? Я, пожалуй, попробую проголосовать грузовик. Иначе будет скандал страшной силы. И потом, я стою борт о борт с Яшкой. Будет ли тебе удобно встречаться с ним?

– Где вы стоите? – спокойно спросила она.

– У самой Экономии.

– Вчера утром я была там и купалась там – и не видела никаких сейнеров.

– Мы пришли после полудня.

– Я люблю там купаться.

Она совершенно не собиралась оставлять его одного. Она даже говорить стала медлительно. А он здорово опаздывал.

– Неужели здесь нигде нельзя достать такси?

– Там очень хорошо купаться, – повторила она. И ему показалось, что она издевается над ним.

– Там, как и везде, полным-полно мазута, – сказал Вольнов.

– Нет. Там течение отжимает мазут и щепки к левому берегу.

– Я напишу тебе с Диксона, – сказал он.

– Зачем? – спросила она. – Смотри: вон такси!

Старая, какая-то даже лохматая и серая от старости «Победа» с зеленым огоньком выворачивала из-за угла набережной. К ней бежали двое военных моряков.

– Поздно, черт возьми! – сказал Вольнов.

– Бежим! – крикнула Агния. И сама побежала впереди него. У нее была узкая юбка, она приподняла ее на бегу. Были очень красивы ее быстрые стройные ноги. Вольнов на ходу подумал о том, что он может гордиться такой женщиной, – это было мужской гордостью.

Когда они подбежали, на «Победе» погас зеленый огонек.

– Я же говорил, что уже поздно, – сказал Вольнов.

Агния наклонилась к окошку шофера, волосы упали ей на лицо, она звонко и весело засмеялась.

– Спасите! – сказала она. – SOS! Спасите наши души! Опаздываю! Отдайте машину нам, а?

И ей уступили машину.

И им вслед махали оставшиеся на панели моряки с золотыми погонами на плечах. Но как только пассажиры скрылись, улыбка на лице Агнии пропала. И вся она как-то постарела. И Вольнов увидел, что ей, наверное, было трудно так быстро бежать, потому что она все еще дышала очень тяжело.

– Молодчина! Спасибо, – сказал Вольнов.