Морпехи против «белых волков» Гитлера

Лодка находилась в укрытии уже двое суток, слишком большой срок. Капитана не удивляла медлительность советских командиров. Он знал, что, предпринимая какие-то действия, их долго согласовывали с вышестоящим начальством. Начальство тоже не слишком торопилось, а в штабе флота наверняка провели несколько совещаний, прежде чем выслали сторожевой корабль и высыпали полтора десятка подводных мин.

Водолазы доложили, что если срезать два-три троса, то можно осторожно провести лодку, мины будут болтаться поверху. Сторожевой корабль, опасный для субмарины, ушел. На смену ему прислали непонятное деревянное корыто с 45-миллиметровой пушкой. Его можно разнести одним выстрелом из носового орудия.

Утром пролетал легкий самолет-разведчик У-2, сделал круг, тарахтя, как швейная машинка, но хорошо замаскированную лодку с высоты не разглядел, а спускаться ниже ему помешал ветер и крутые склоны. Теперь, хоть и с опозданием, русские выслали штурмовой отряд.

–Жаль, что они закончили свои совещания всего за два дня, — вздохнул рыжебородый капитан. — Чего бы им не растянуть болтовню и на третий день. Он бы нам очень пригодился.

–Их командование подключило отряд «Онега», — сказал старший офицер, — который потрепал егерей во время налета на нефтебазу. Они нас заметили и очень торопятся.

–Сколько их?

–Человек двадцать, возможно, больше.

Для завершения ремонта требовалось не меньше двух-трех часов, значит, шансы вырваться из укрытия-ловушки имелись. Слава богу, что русские так медленно раскачиваются. Еще вчера они бы голыми руками взяли поврежденную лодку со сдохшими аккумуляторами и водой по колено в половине отсеков.

Но за двое суток падавшие от усталости моряки и аварийная команда сделали почти невозможное. Наложили заплату и заварили большую пробоину в рубке, проверили места, в которые попадали снаряды и имелись микротрещины, укрепили заклепки. Артиллеристы кое-как выпрямили перекошенную тумбу с носовой 88-миллиметровкой, главным оружием в надводном бою.

Продолжалась зарядка аккумуляторов, в очередной раз проверялись электромоторы. Требовалась хотя бы пара часов. Пусть подтекает часть клепок, но можно будет нырнуть и попробовать вырваться. Капитан принимал решения быстро. Отрывисто приказал старшему офицеру:

–У нас четыре пулемета. Срочно сколотите команду из десяти человек во главе с боцманом. Техников не трогать. Выберите лучших стрелков. Пусть выдвигаются с пулеметами и запасом гранат навстречу, подпустят русских поближе и нанесут удар.

Вызванный боцман кивал головой.

–Патронов не жалейте, в море они нам не понадобятся. От самолетов будем отбиваться из орудий. Ближе чем на километр русских к лодке не подпускать.

–Ясно, господин капитан.

–Водолазам через час срезать тросы у трех мин. А часа через полтора попробуем нырнуть.

Экипаж верил в своего удачливого рыжебородого капитана. Команды исполнялись на лету. Десять человек с тремя пулеметами бежали вверх по склону и занимали позиции. Снайпер, опытный охотник, протирал патроны. У него не было оптического прицела, но стрелял он отлично, первый выстрел принадлежал ему, а потом вступят в дело пулеметы.

Обе группы в горячке делали ошибки. Боцман в чине обер-фельдфебеля был опытным моряком, но на суше чувствовал себя неуверенно и не сумел надежно замаскировать пулеметы.

Штабной орденоносец и никудышный разведчик Кулаев вел людей напролом. Возбуждение и страх мешали организовать правильные действия. Хуже того: заглушая страх, он хлебнул из своей фляжки граммов сто пятьдесят водки, которая лишь усилила возбуждение.

Кулаев уже видел, как группа будет штурмовать причал. В открытые люки субмарины полетят гранаты, а пакеты с взрывчаткой сметут надстройки, выведут из строя орудия.

–Стойте, там пулеметы! — закричали одновременно Слава Фатеев и Антон Парфенов, бросаясь на землю.

Кулаев не видел никаких пулеметов и продолжал бег. От него не отставали двое помощников. Командир взвода Осокин тоже пока не видел пулеметы и не осмелился бросить представителя штаба. Часть морских пехотинцев залегла, другие прятались за стволы елей и хилых берез.

Первая пуля, выпущенная снайпером, ударила в грудь Степана Осокина. Он воевал с зимы сорок первого, был дважды ранен и гордился, что его взяли в десантный отряд морской пехоты. Он был смел и находчив, но ему не хватило решимости действовать самостоятельно, ведь командиром являлся он, а не пришлый штабной офицер.

Мысль, что он умирает, резанула Степана таким отчаянием, что из глаз невольно выкатились слезы. Он жалел себя, а еще больше мать. Летом сорок первого пропал без вести отец, затем сгинул под Ржевом младший брат. Степан учился тогда на курсах младших лейтенантов и попал на передовую в декабрьское наступление под Москвой. Он надеялся, верил, что выживет, семья и так заплатила высокую цену в первые месяцы войны. Не получилось… Пуля пробила аорту и легкое, кровь стремительно вытекала, а сердце отстукивало последние слабые удары.