Морок

Вадима дёрнуло как от удара током. Он оторвал лицо от колкой травы и долго тупо взирал на примятые стебли полевых цветов. Над тайгой простиралась ночь. Через редкие верхушки сосен продиралась восходящая луна. С юга поддувал бодрящий ветерок, но Зорин никак не мог проснуться. Вернее, не понимал, как снова попал в сон. С трудом в него укладывалось понимание, что он не в гостях у бабушки Палаши, а один, безнадежно один в бесконечном кошмаре. Мрачный, он поднялся с колен, и первое, что бросилось в глаза: обнесенная частоколом конструкция с предположительным куполом поверху. Зорин мотнул головой, встряхиваясь. Отгоняя, быть может, остатки сна или ложного пробуждения. Нет, часовня не думала уходить из поля зрения. С черными провалом окошка она недобро таращилась на него, бесприютно покосившись на левую сторону. Как в первый раз… Некоторое время он врытым столбом стоял оцепеневши и глядел на черный силуэт Макаркиной фантазии, того первого несчастного, кто попал в силки «преломления». С чего он так решил? Ах, да! Сон… Он до сих пор находился во власти такого живого, такого насыщенного… И где ж тут кривда, а где правда? На чём поставить ударение? По чьей-то злой усмешке сон его, чёткий, граненный, связный и реалистичный, претендовал куда больше на реальность, а реальность, какая ирония, не выдерживала здоровой критики. Вадим припомнил, что было до того как он вырубился и с трепетом прикоснулся к шее. Пальцы с опаской, но потом с торжеством помассировали затылок. Нет! Никто ему не резал голову. Кожа была гладкой, без повреждений. Ладони обхватили небритые щеки, коснулись рта, больно… Нижняя губа вздулась, и языком изнутри, Зорин нащупал кровоподтёк. Солоноватую, зализанную язвочку. Это ровным счетом ничего не значило. Пока он галлюцинировал, он мог в пароксизме безумия прокусить себе губу. Ведь мог? Пожалуй, так и было! Он припомнил всё, что читал или слышал о шизофрениках. Многие, к слову, могли ударом напряженного пальца проткнуть себе глаз, воображая, что это клюнул их ворон. Другие могли на босу ногу взобраться по вертикальной стене до потолка. По ровной, без всяких выступов, стене… Означало ли это, что их подсознание терзала «губка»? Зорин не мог ответить на этот вопрос, но знал наверняка: по его случаю в психотерапии были бы написаны тома.

Он поёжился. Ветерок заметно посвежел, а стрелки часов подбирались к полуночи. Правому плечу явно недоставало привычной тяжести. Он достал карманный фонарик. Батареи в нём доживали и яркости едва хватало, чтоб высветить хоть что-то на сантиметр в упор. Мощный габаритный фонарь лежал далеко, в его рюкзаке, но Вадим счёл, что обойдется тем, что имеет. Трава короткая и прошарить её на предмет ружья можно даже ногами. Не иголка. Он побрёл к предполагаемой точке, но ружья там не нашёл.

……………