Море житейское

Зимние вечера. Залезаем на полати, на печь, мама читает при свете коптилки. «Глаза вам берегла», - говорила она потом. Она душу нам берегла, сердца наши сохраняла. Читала книгу «Родные поэты», много читала. Читала «Овода», плакала. Сказки, былины, песни. Такой был толстенький старый-старый песенник. Я его и один читал и пел все песни на один мотив: «Ты прости, народ московский, ты прости-прощай Москва. Покатилась с плеч казацких удалая голова». А еще страшнее: «Я тебя породил, я тебя и убью». И: «Батько, где ты? Слышишь ли ты?» -«Слышу, сынку!»

Царапины, обиды, ссоры детства, недоедание, плохая одежонка, - все забылось, осталось всесветное сияние счастья жить на Божией земле.

Мамочка ты, мамочка ты моя!

ЧТОБЫ ПРОЗРЕТЬ, нужно созреть.

О национальном: какая польза в крови моей, когда все равно истлевать? (Из Псалтири).

ДЕНЬ ПРИЧАСТИЯ. В этот день бывает так хорошо, что не высказать. Так умиротворенно, если еще один. И ничего не страшно. Хоть камни с неба вались - причастился. До чего же только жаль, что родные не со мною. Да, бывают в храме, но в церковь надо ходить. Ходишь, и уже и не замечаешь ни тесноты, ни чьих-то разговоров. Когда долго не причащаешься, лицо темнеет.

Старуха Клавдия говорит: «Я иду в церковь, я прямо реву, что другие не идут. Кто и пьян, кто и вовсе с папиросой. А женщины накрашены. Я прямо реву - хоть бы они поняли, какая в церкви красота!»

ПТИЦЫ НАЧИНАЮТ вить гнезда, таскают у меня паклю из щелей бани. Тискали бы с краю, нет, все разлохматили. Застал сейчас воробья.

Забавный такой, клювик занял ниточками пакли. Ушмыгнул. Поймаю в следующий раз - выпорю.

На участке, сосчитал, уже двенадцать различных цветов цветет. Все Надя. У нее все растет. От работы не оттащишь. Грядки, клумбы -все идеально. Чаю попить приходится тащить насильно. Потом стонет: ой, поясница, ой, сердце! Выпалывает сорняки, окучивает растения, пересаживает, сажает, обрезает, удобряет. С апреля по конец октября все цветет.

Да я такой же. Сегодня как только не надорвался, перетаскивал и закапывал огромный бак литров на пятьсот. Под компост.

Девятое мая. Год назад приложился к мощам св. целителя Пантелеи-мона. На Афонском подворье. Очередища! Очень надеюсь побывать на Святой Горе.

- ВАМ СКОЛЬКО кусочков сахара положить? - Четыре. Но не размешивайте, я не люблю сладкий чай.

В ТОЛЬЯТТИ НА ВАЗе, говорят, были даже подземные ходы, по которым вытаскивали и запчасти и целые узлы. Больше разворовывали, чем выпускали.

- ВЫШЛА вся такая, на подвиг зовущая. - Да она играет в такую, я ее знаю. Подружка мне говорит: “Ляль, оказывается мода на хорошеньких и глупеньких прошла. Теперь, - говорит, - надо казаться умной. Но это, - говорит, - ващще обалденный эпатаж”».

РАССКАЗ ШОСТАКОВИЧА:

«Дни советской культуры в Англии. В день приезда туда нас собрали, и человек в штатском сказал: “Вы думаете, кто же тот человек, который к вам приставлен? Так вот, это я. И я отвечаю за вашу безопасность. Но вас много, поэтому я разбиваю вас на пятерки и назначаю старшего”. Мне зачитал пятерых по алфавиту, велел запомнить. “В любое время дня и ночи обязан знать, где кто из твоей пятерки”. Он всех “на ты” называл. У меня вскоре авторский вечер, приехала королева Англии, все прошло хорошо, аплодисменты. Выхожу на поклоны, а в голове одно: где моя пятерка, где моя пятерка? Меня зовут на прием к королеве, я говорю организаторам: “Вот эти, по списку, должны пойти со мной. Идут, довольны, там же столы накрыты”».

Шостакович нисколько не сердился на чекиста и вспоминал о нем с удовольствием. Чекист этот, когда понял, кто есть кто, командирство над пятеркой не отменил, но все-таки стал называть Шостаковича «на вы». «Куда вам когда надо, скажите. Я с вашей пятеркой побуду».

ЛЕОНИД ЛЕОНОВ о евреях: «Они все солдаты и все в строю». Разговоры с ним я пытался незаметно записывать - безполезно. Он, хотя и плохо видел, сразу меня пресекал: «Не надо! Спрячьте блокнот». Но многое помню. Встречи со Сталиным, Ягода, Горький... И вот проходят годы и годы и, может быть, и прав был Леонид Максимович, потому что кому это надо: Сталин, Ягода, Горький? Ну, узнаем что-то и что? Истории личностей и личности в истории еще далеко не история. Что-то же свершается и помимо личностей. Если б не Гитлер, не Сталин, были б другие, тут главное - схлестывание света с тьмой, Христа с Велиаром.

ИЗРАИЛЬСКОЕ ПОСОЛЬСТВО. Приезжаем с Сергеем Харламовым за визами наверное раз пятый. Заранее приезжаем. И всегда оказываемся последними. Они идут и идут. «Как? - возмущаемся мы. Отвечают: -«Разве б ви не заняли очередь для мами?»

Две дамы. Одна с выбритыми усами, другая с ними. Обсуждают третью подругу, к которой ради здоровья ездят два раза в год, весной и осенью, когда в России плохая погода. Одна: «Она же уже просит сала. Ну и шо сказать - ездила на рынок». Другая: «Ну так! Она же ж в Киеве жила, привыкла. А уехала, там опять стала еврейкой. А от сала не отвыкнет. Я тоже везу». - «Сколько?» - «Та шматок приличный».