Море житейское

СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ с Володичкой: «Да это же не лужа, это целый океан. И вдоль по этой луже ходит капитан. Он долго-долго ходит, и песенки поет, и песни напевает, и яблоко грызет». «Вот снега нет совсем уже, но нет еще травы, и нет еще подснежников, их время не пришло».

ТУФЕЛЬКА

Василий Белов был необыкновенный отец. Свою Анюту (читай «Сказку для Анюты») любил сильно. Взрослея, она начинала этим пользоваться. Что с того, что дети - наши эксплуататоры, все равно любим. С ним и с Ва-дентином Распутиным я много ездил по заграницам, видел, что они только о детях и думают, чего бы им купить.

Мы раз вместе, семьями, летели из Пицунды. Они ночевали у нас. Улетали назавтра в Вологду из аэропорта Быково. Пришло такси, сели, едем. Вдруг Анечка в голос заплакала. Оказывается, нет туфельки у ее куклы. И что сделал бы любой отец на месте Белова? Он велел поворачивать такси. У нас дома мы, взрослые люди, ползаем по полу, ищем туфельку куклы. Нашли! Снова едем. Ясно, что опаздываем. Все равно едем. Может, еще рейс будет. Нет, успели на свой. Его почему-то задержали.

ДЕВУШКА В АРМИЮ послала мне стихи. Помню: «Мне май суровый душу распахнул. Я так хочу поговорить с тобою. Я помню нашу первую весну и первой встречи платье голубое... Опять весна. Пусть утро для меня срывает лютик с солнечных откосов. Я все цветы могла бы променять за дым твоей забытой папиросы». Курил, вот ведь глупость какая!

«Да. Ох, сколько нагрешил я, а все живу пока. За что меня любили, такого дурака?»

С ТЯЖКОГО ПОХМЕЛЬЯ лежит, встать не может. Еле глаза разлепил. Увидел мышь, просит: «Не топай». Еле садится. «Я сейчас ниже полета моли». Чихает. - «Чихай, чихай, с чиханием из головы выходит углекислый газ», - говорю я. - «Да он у меня там в сжиженном состоянии».

«ЛУЧШЕ ЗЪИСТЫ кирпичину, чем любить тую дивчину».

«Морда, морда, я кирпич, иду на сближение».

КНИГ СТАЛО больше, а читателей меньше. И театров стало тоже больше, но и зрителей больше. То есть читать все-таки труднее. Плюс выход в люди, повод для новой прически, встречи, давно не виделись. Но еще больше телезрителей. Эти вообще всеядны. У них мозги как желудки у ворон, все переварят.

И еще новая категория нового времени - слушатели определенной программы. Электронное пространство «Радонежа» - это братство, это не слушатели «эхов», серебряных дождей.

А еще - надо привыкать к слову - сайты. И есть очень толковые. РНЛ тут из первых.

Вообще это только представить, какое количество слов извергается в атмосферу и обволакивает умы. Тяжело разрывать эти «афинейские плетения». Только молитва, только.

СОВМЕСТНАЯ С КАТОЛИКАМИ конференция. Отец Николай выступил резко, наступательно. Начальство российской делегации конфузится: нетолерантен батюшка. В перерыве (называется кофе-брейк) католик ему: «Вы считаете, мы не спасемся?» - «Католики? Почему? Многие спасутся. Но их пастыри никогда!»

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ. Обещали свободный, не дали. Возили и возили. Куда-то завозили, с кем-то знакомили. Я весь измучился. А Сергей - молодец. На остановках сразу от нас отскакивал, спрашивал, сколько стоим, убегал с альбомом. Вечером показывал наброски. «Ничего? Увожу с собой». - «Увозишь, у них и пейзажей не останется».

А мне и записать было нечего. Только на вопросы и отвечал. Главное: «Куда подевалось спасительное влияние России на страны Ближнего Востока?»

Кто бы знал, куда. Кому надо, знают. Оно и мне надо, да закрыто от меня.

ИЗРАИЛЬСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ - домики красно-коричневые, как ульи, из которых вылетают пчелы собирать дань с окружающего пространства.

КАК НИ ГОВОРИ, а классика оттягивала от чтения духовной литературы. Читать Данилевского все же труднее, чем Гончарова. Конечно, классика сохраняла духовность, лучше сказать, нравственность, но чаще действовала на чувства, чем на душу. А чувства просят внимания, а чувства разные. Да и не было духовной литературы. Уж какие там славянофилы? Все в спецхране. Сплошные Добролюбов, да Белинские, да Писаревы, да «к топору зовите Русь». Страдают «лишние люди», страдает «маленький человек», чего же они, не знают, что ли, где исцеление? Оно есть! И доступно. Нет, поплакала на холмике отцовской могилы и поехала опять с собачонкой и барчатами жить дальше. («Станционный смотритель».) И это еще хорошо. И не верю я, что заколотили Фирса в даче, он же все-таки не окончательно глухой, а тут вообще молотки гремят. Это его Чехов заколотил. Так же как Тургенев Му-Му утопил. Чего ее было топить? В деревню же уходил, а там-то кто бы ее тронул? (Шутка: почему Герасим назвал собачку Му-Му? Ответ: он мечтал о корове.)

ИЛИ НЕ ГИБЛИ империи, или не уходили в песок дожди и цивилизации? На что надеяться? Небеса совьются как свиток, железо сгорит как бумага, чего ждать? Наша борьба за Россию не просто мала, она ничтожна.

Нет, неправильно я написал, за других нельзя говорить, ты за себя отвечай, с себя спрашивай, так и говори: моя борьба за Россию не просто мала, она ничтожна.