Море житейское

БЫВШИЙ ОФИЦЕР стал писать стихи: «О, как я был тогда красив: я вырастал на фоне ив». «Живете вы все с нервами, а я живу со стервами». «Война - фигня, главное - маневры». (Это он свистнул из прошлого еще армейского фольклора.) Мне он долго досаждал, чтоб я помог ему и с книгой и со вступлением в Союз писателей. Неграмотность его меня устрашала. Но человек он был хороший. Я подарил ему Даля, сделав надпись в японском стиле: «Тебе, читавшему букварь, уже пора читать Словарь. Прими его, читай всечасно и начинай писать как встарь». Он: «Зачем встарь, у меня свой стиль, ты просто не понимаешь».

Но экспромт мой привел его в восхищение. Дело в том, что он приходил с хорошими сухими винами. Я сделал почеркушку, опять же в его стиле: «Мне нынче крупно повезло: пришел поэт, принес мерло. Мы сразу круто воспарили, не все же жить нам западло».

О НОВЫХ ТЕХНОЛОГИЯХ говорят во всем мире, а о любви - только в России. Легко оспорить, но если учесть, что в западном мире (да и в восточном) под любовью понимается физическое общение, то тут им всем до России как до далекой звезды. И не остыла она, не погасла, и свет и тепло только от нее.

ДОВЕЛА. В НАЧАЛЕ нашего супружества жена подарила мне к 23 февраля теплый шарф. Я ей к 8 марта подарил спортивный костюм. Вскоре она купила мне толстое вязаное белье, я ей лыжи и коньки. Затем дело шло следующим образом: от нее мне: валенки, меховая телогрейка, стеганый халат, домашние боты. Я отвечал ей кедами, велосипедом, ракетками.

И вот, больной и усталый человек, сижу, завернувшись в одеяло, и читаю ее веселые письма. «Старичок мой...», - пишет она с туристской тропы.

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ: «У меня строчку “Русскому сердцу везде одиноко” напечатали: “Русскому сердцу везде одинаково”». Я утешаю: «И то и другое верно».

НЕ УМЕЕМ МЫ, русские, объединяться. И все-таки русское дело движется туда, куда надо. То есть к Богу. Это Божия милость. И даже лучше не кричать про объединение. Усилия партий, фондов, союзов, ассоциаций только тормозят. На них же начинают надеяться, и собственные усилия ослабляют. Не царское это дело - объединяться вкруг идей.

Идея одна - воцерковление.

ПРОСТРАНСТВО ДНЯ непрестанно загружает мозговые клетки мусором сведений, впечатлений. Конечно, «все ниспослано Тобою», но находить бы силы избавляться от нашествия того, что и не было и не будет нужно.

СОТНИ И СОТНИ собраний, заседаний, съездов, пленумов, комитетов, комиссий. Тысячи и тысячи речей, выступлений, дискуссий, реплик, постановлений. И редкость редчайшая, что услышишь умное слово. Нет, живая мысль бьется только в книгах. В хороших.

«СПАСИБО, ДРУГ! Тоской влеком вновь за тобой след в след ступаю. В твоем Никольском-Трубецком я, как убитый, засыпаю. Проснусь - дождище за стеной, и храм Никольский за спиною. Моя тоска опять со мной, и кладбище передо мною».

НА КАЧЕЛЯХ ДВЕ девочки, три и четыре года, качаются и весело поют, войдя в ритм раскачивания туда-сюда, нажимая на ударные слоги: «В одной маленькой избушке жили-были две старушки. И была у них собачка по названью Кукар^чка. Раз поехали на дачку, захватили Кукар^чку. По дороге неудачка - заболела Кукарачка. Повезли ее в больничку, стали делать оперичку. С оперичкой неудачка: сдохла наша Кукарачка... В одной маленькой избушке плачут, плачут две старушки: ведь была у них собачка по названью Кукарачка» (Керчь, Аршинцево).

ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ СВОБОДЫ - духовное рабство. Кричи, что хочешь, толку никакого. И ничего не добился, и опять в дураках.

Но демократам сказать вообще нечего. Это сразу заметно по тому, что они постоянно поднимают крик про общечеловеческие ценности. Тут уже такая исчерпанность, что и выдрючивания на тему не спасают. Но им-то что: все проплачено, предоплата свершена, надо отрабатывать. Общечеловеческие ценности? Да у вас одна ценность - деньги.

ЧЕМ ПРЕКРАСНЕЕ было прошлое, тем тяжелее жить в настоящем. Когда-то прошлое было будущим, и оно прошло и стало прошлым. И опять есть будущее, и оно пройдет. Такое колесо. То есть настоящего нет. Во всех смыслах. Ни времени и ничего настоящего, то есть надежного, стоящего.

УТЕШЕНИЕ ПОЭТУ: «Твою обиду мне не забыть, за тебя содрогаюсь от боли я. Конечно, поэта надо любить. Поэта в годах тем более. Такого тебя весь мир возлюбил: в Европе, в любой Замбезии. Зачем же ты погасил свой пыл в родимой моей Кильмезии? Здесь половина людей не умна, то половина женская. Виновна в этом опять же луна, да плюс темнота деревенская. Ты запомни, мой друг, ты в Кильмези любим. На том стою до упертия. Я знаю - ты талантом своим подаришь Кильмези безсмертие».