Море житейское

Тихо, хорошо. Струя льется во фляги очень музыкально. Вначале громко, потом, по мере наполнения, потише. Цветут золотые цветы на бордовых стеблях.

- Отцы, отцы! - торопит отец Сергий, - отстаете.

- Любите нас - будете ждать, - говорит Александр Борисович. Ему достается больше всех. Он же еще и снимает всю дорогу.

Опять едем. Час окончания занятий в школе. По улицам бегут и идут школьники. Бедняги, как у них ноги не подкашиваются под тяжестью рюкзаков. Такие тут школьные ранцы! Явно больше, чем у наших. Так что нет предела давлению образования. Или, может, они сразу таскают враз все учебники за все классы?

Прощальный обед, прощальный взгляд на Салоники. Мы на берегу. Можно и выкупаться. Но тоже все бегом-бегом. Да, вспоминаем мы московские мечтания об отдыхе на пляжах Греции. Фактически мы не купались ни разу. Ведь это только представить - две с половиной тысячи километров проехать, десятки святых мест посетить.

Опять таможня, опять все неладно

Итак, мы в том же месте, на той же таможне, где нас в первый день мучили пять часов. Но сейчас-то? Увы, пусть не мучения, но переживания ждут нас и сегодня. Предчувствуя их, мы приехали сильно заранее. И правильно. Конечно, делегация томится, но понимает, что без иконы нам вернуться в Россию нельзя. Хотя таможенники разводят руками, придираются к любой мелочи и обещают, что все будет в порядке, что отправят грузовым рейсом, там нас известят и так далее.

Нет, все-таки отвоевываем обещание отправить икону нашим рейсом. Но заставляют сдать в багаж. Негабарит. Но это наш, российский, рейс. «Мы договоримся с экипажем». Сидят, уткнувшись в экраны, отмалчиваются. Но нельзя икону в багаж. Не можем мы с этим согласиться. Спрашиваем напрямую:

- Вы православные?

- Да, православные, но инструкция...

Димитрий Гаврильевич интересуется:

- За какое время вы оформите бумаги? Время же идет. Будет нас ждать самолет? Сколько еще будете нас держать?

- Ха, - отвечает таможенник, - разве можно спрашивать у доктора, за сколько родится ребенок.

Это диалог, переведенный нам с английского. Он нас не утешает, как и не утешает зрелище девушек в форменной одежде за барьером. Они пьют кофе, болтают по телефонам, явно неслужебно. А-ля-ля, о-ля-ля, у-ля-ля. Все как везде. День у них идет, и зарплата им идет, что им до нас. Но день и у нас идет.

- Православная же страна! - восклицаем мы.

Интересно, что все нам сочувствуют, но никто не помогает решить проблему. Кто может решить? Ищем его. Находим по телефону. Да, он решает, но ему не разрешает инструкция. Димитрий Гаврильевич предлагает купить для иконы отдельное место в самолете, и они уже соглашаются, и он уже дергается идти облегчать свои карманы, но я вспоминаю, что слышал, как пассажиры говорили, что уже не могут взять билета на этот рейс, все места проданы.

Изнутри выходит чиновник и ляпает на футляр иконы наклейки: «В багаж». Это нам как клеймо. Это же не то, что желательный штамп «В кабину».

Таможенник, понимающий по-русски, встает, уходит. Мы решаем, что он специально оставляет нас одних и хладнокровно отлепляем наклейки. Он возвращается с отверткой и пломбиром, якобы ничего не замечает и начинает развинчивать шурупы. Оказывается, надо еще проверить «вложения». Икона осмотрена. Таможенник, спасибо ему, даже перекрестился. Подбежали посмотреть и девчушки. Ставит обратно крышку, завинчивает, натягивает проволочки, пломбирует. Взяли и понесли. Тут я опять отличаюсь. С моей стороны лопается проволочка. Ну что же она такая слабенькая? Пока я угрызаюсь, таможенник в две минуты меняет проволочку.

Димитрий Гаврильевич и другой таможенник уходят, мы с Валерием Михайловичем несем вахту у иконы.

- Вот, - говорим мы, - то Греция нас не очень-то впускала, а теперь не выпускает.

Так мы объясняем свое положение. Солнце между тем ощутимо сдвинулось, ему безразличны наши дела, ему свое - напоследок перед зимой жарит асфальт и все, что по нему передвигается. Ждем, говорим, что хорошо и потерпеть. Но как же там наши жены? Молятся, конечно.

Но время уже так жмет, что надо что-то решать. Читаем «Правило веры и образ кротости». По радио вдруг говорят, в том числе и по-русски, что рейс задерживается на час. Вот именно этот час нам и нужен.

Жены наши, как мы потом узнали, не только молились, но и твердо решили: без нас не улетать.