Море Щитов

Перед ним были дюжины полураздетых женщин, уединившихся с мужчинами за завуалированными перегородками. Кендрик покраснел, тут же осознав, что оказался в борделе.

Не успел Кендрик развернуться и уйти, как его кровь застыла в жилах — он увидел, что к нему направляется женщина с улыбкой на губах, средних лет, единственная рыжеволосая женщина среди присутствующих. Кендрику показалось, что весь его мир рушится, когда он, рассматривая ее лицо, осознал, что он — вылитая ее копия. Перед ним была женская версия его самого, постарше.

Приблизившись, женщина улыбнулась.

«Нет», - подумал Кендрик. – «Этого не может быть. Только не она. Не моя мать».

«Чем могу служить?» - спросила она Кендрика, улыбаясь, положив руку ему на плечо. – «Настоящий член Серебра в нашем месте. Чем обязаны такой честью?»

Кендрик пришел в уныние, глядя на женщину, чувствуя, что все его надежды, с тех пор как он был ребенком, рухнули.

«Я приехал, чтобы увидеться со своей матерью», - ответил он тихим, надломленным голосом. В его глазах читалась грусть.

Улыбка исчезла с лица женщины. Она растерянно посмотрела на Кендрика, после чего показалось, что она его узнала. Она вздрогнула и отдернула руку, словно прикоснулась к змее, и на ее лице читался стыд. Женщина быстро прикрылась, скромно накинув на плечи шаль.

Она поднесла трясущуюся руку ко рту, глядя на него широко раскрытыми глазами.

«Кендрик?» - спросила женщина.

Кендрик стоял, застыв, онемев, не зная, что сказать. Его охватили страх и ужас. Стыд. Отвращение.

А больше всего — разочарование. Уничтожающее разочарование. Всю жизнь он прожил как бастард и втайне всегда надеялся доказать, что мир ошибается, что его мать принадлежит к королевскому роду, что ему нечего стыдиться.

Но теперь Кендрик увидел, что остальные все это время были правы. Он не кто иной, как бастард. Он никогда не чувствовал себя таким ничтожным. Кендрик не мог согласовать образ, который он видел перед собой, с тем видением, что всегда существовало в его голове. Эта женщина не может быть его матерью. Это несправедливо.

«Как ты меня нашел?» - спросила женщина.

Но Кендрику больше нечего было ей сказать.

«Я искал тебя всю свою жизнь», - медленно произнес Кендрик надломленным голосом. – «В отличие от тебя, которой не было до меня дела. Теперь я понимаю, почему».

Лицо его матери вспыхнуло от стыда.

«Тебе не следовало видеть меня здесь», - сказала она.

«Ты — моя мать», - сказал Кендрик обвинительным тоном. – «Как ты можешь это делать? Как ты можешь жить такой жизнью? Разве в твоих жилах нет ни капли благородной крови?»

Она нахмурилась, покраснев. Кендрик узнал этот взгляд — он и сам так смотрел, когда был рассержен.

«Ты не знаешь, какой жизнью я жила!» - возмущенно ответила мать. – «Не тебе меня судить!»

«О, конечно, мне», - сказал Кендрик. – «Я — твой сын. Если не я, то кто?»

Мать смотрела на него, и ее глаза наполнились слезами.

«Ты должен сейчас уйти», - сказала она. – «Тебе не следует быть в этом месте».

Пока Кендрик смотрел на нее, его собственные глаза тоже наполнились слезами.

«А тебе следует?» - спросил он.

Она вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками.

Кендрик больше не мог этого выносить. Он развернулся, откинул бархатную занавеску и поспешил выйти из таверны.

«Эй!» - крикнул мускулистый мужчина, протянув руку и грубо схватив Кендрика за запястье. – «Ты был за занавеской, но не заплатил. Платят все, независимо от того, попробовали ли они товар или нет».

Охваченный яростью, Кендрик развернул руку мужчины, завернул ее за спину и толкнул его на колени, ударив лицом о серебряную броню и сломав ему нос.

Мужчина рухнул на пол, а остальные в таверне застыли, хорошо подумав над тем, стоит ли подходить к Кендрику. Весь бар притих, пока мужчины молча на него смотрели.

Кендрик развернулся и вышел из таверны на дневной свет, решив стереть это место из своей памяти и никогда — никогда — больше о нем не думать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Наконец, оказавшись дома, Конвен пошел по своей деревне, одетый в лохмотья, уставший, его ноги онемели после долгого путешествия. Он прошел весь этот путь один, пешком, с тех пор как отделился от Легиона, решив отправиться сюда — домой. Конвен все еще был охвачен горем после смерти брата, и ему нужно было время, чтобы очистить голову, чтобы побыть наедине от всего и от всех.

Одна часть его чувствовала, что он должен вернуться в королевский двор и праздновать вместе с другими братьями по Легиону, но другая — большая часть — умерла для мира. Конвена поглощали мысли о погибшем брате, из-за чего ему сложно было сосредоточиться на чем-то другом. Конвен был не в состоянии пережить это горе, да и не хотел. Брат-близнец словно был частью его самого, и когда он умер в Империи, лучшая часть Конвена умерла вместе с ним.

Конвен был нечувствителен к окружающему миру все то время, пока бесцельно шел сюда, едва думая о том, куда идет, не желая принимать участие ни в каких празднованиях.