Море Осколков

— Ха! Коли глаз не обманывает меня на предвестья, то взялась за дело моя лучшая ученица. Колючка не из тех, кто упустит драку.

— Это не драка, — пролепетал Колл. — Это бойня.

— Колючка не упустит и бойню.

Скифр выпрямилась, потянулась и огляделась, на шее оголились складки после ожогов. Могучее воинство праматери Вексен раскидало в одночасье, как ветер мякину. Скопление бегущих прорезали конники Колючки, рубили под вспышки стали, гнали по закопченным остаткам деревни, гнали на север.

— Ха. — Она сняла барабанчик со своего эльфийского оружия и бросила его Коллу обратно. Тот сразу не поймал, пожонглировал в панике и, наконец, отчаянно прижал смертоносный кругляш к груди. — Кажись, сегодня верх наш.

Медленно, слабо, нерешительно, как мотылек, прорываюший кокон, Скара отодвинула поникшую руку Рэйта и, опираясь на его щит, как на костыль, встала на расползающиеся ноги.

На поле стоял, казалось, чужеродный шум. Крики, вопли, голоса птиц. Снова и снова взахлеб лаяло эльфье оружие. Но все это будто бы вдалеке, будто бы происходило в ином месте, в иное время.

Мать Скейр растирала синяк на плече. С гримасой отвращения она швырнула свой курящийся талисман на землю.

— Моя королева, вы ранены? — обратился к кому-то Синий Дженнер. До Скары не сразу дошло, что к ней. Она глупо оглядела себя. Кольчугу перекрутило на теле, Скара попыталась подтянуть ее и отряхнуть с бока грязь.

— Вымазалась, — выдавила она изо рта эти важные сведения. Язык не слушался. Она заморгала, осматривая поле битвы. Если можно было назвать это битвой.

Ровный частокол был теперь рван и прогнут. На месте бревен кое-где разрытые ямы. Изломанная почва, изломанная утварь и изломанные тела смешались в тлеющие груды. Армия Верховного короля, считаные минуты назад величавая и грозная, сгорела, как утренний туман под лучами Матери Солнца.

Отец Ярви взирал на развороченные тела сподвижников Йиллинга, зажав под мышкой эльфийский посох — свое эльфийское оружие. Он не хмурился, не улыбался. Не смеялся, не всхлипывал. На лице выверенное спокойствие. Словно он — мастеровитый ремесленник и хорошо потрудился с утра.

— Вставайте, мать Адуин, — сказал он.

Служительница высунула голову из-под горы мертвых тел, рыжие волосы свалялись от крови.

— Что ты сотворил? — Она все никак не могла расстаться с неверием. По грязному, провисшему лицу потекла слезинка. — Что ты сделал?

Ярви сгреб увечной рукой ее плащ и вздернул служительницу на ноги.

— Именно то, в чем меня обвиняли! — рявкнул он. — Ну и где ваше судилище? Где обвинители? Кто огласит приговор? — И врезал ей по лицу эльфийским посохом — своим эльфийским оружием. Адуин упала и в страхе припала к земле за грудой трупов.

Один из них, непонятно как, шевельнулся. И даже попытался привстать, недоуменно озираясь, точно разбуженный от кошмарного сна. Это Воренхольд, хотя сейчас Скара с трудом его узнавала. Кольчуга разлохмачена, как рубище нищего, на гнутом ободе висят щепки щита. С одного боку на голове рубцы, кровь и нет уха, и рука, что сжимала копье, по локоть оторвана.

Он нашарил на поясе рог, поднял — видно, хотел послать сигнал, — а потом увидел, что мундштук отбит и сорван.

— Что это было? — прошамкал он.

— Твоя смерть. — Горм положил руку ему на плечо и мягко опустил на колени. Затем взмахнул мечом, и голова витязя покатилась в сторону.

— Где же Йиллинг? — прошелестела сама себе Скара, пошатываясь среди трупов. Боги, как отличить одного от другого? Пять минут назад горделивые мужи, ныне отходы мясобойни. Видимо, ей полагалось торжестовать, но ничего, кроме ужаса, она сейчас не испытывала.

— Это конец мироздания, — шептала она. Во всяком случае — конец того мироздания, в котором жила она. Что было крепко, более не крепко. Что было непреложно, окутано мглою сомнений.

— Осторожнее, государыня, — тихо бубнил Рэйт, но она не обращала на него внимания, вообще, едва ли слышала.

Она увидела тело Йиллинга Яркого с остальными вповалку, одна нога сложилась, руки раскинуты, кольчуга темна и сыра от крови.

Она тихонько подкралась ближе. Вот его гладкая щека, вот отметина, награда от Атиля.

Еще ближе — и боязно, и влекуще. Вежливая улыбочка на пухлых губах, даже по смерти.

Она наклонилась над ним. Те самые пустые глаза, что являлись в ее кошмары с последней ночи Леса. С той ночи, когда она принесла клятву мести.

Показалось или его щека дернулась?

Она задохнулась, когда его глаза моргнули на нее, ошарашенно пискнула, когда рука уцепилась за кольчугу. Он повалил Скару на себя, ее ухо вмялось в его лицо. Отчетливо слышалось его сиплое дыхание. Но не только дыхание. Слова тоже слышны. И слова стали оружием.

Ее кинжал тут, под рукой. Можно было вынуть его. Можно одним быстрым изгибом запястья отправить врага за Последнюю дверь. Нередко ей снилась эта минута. Но тут она вспомнила дедушку. Будь великодушна к врагу, как к другу. Не ради него, но ради самой себя.