Море, море

– Ну ладно, – сказал Джеймс. – Дело сделано. Поступили мы непохвально, но ты, надеюсь, согласен или согласишься, когда поостынешь…

– Как это я поостыну?

– …что в мировом масштабе все это не так уж важно. Понятно, что ты вспылил. Но, подумав, ты поймешь, что это никак не отражается на твоих отношениях с Лиззи да и, надеюсь, на твоих отношениях со мной. Как это случилось и почему – яснее ясного, что это не должно было случиться, – я признаю и очень сожалею…

– И ты думаешь, я тебе верю?

– Да, – сказал Джеймс строго. Однако на лице его было написано горестное недоумение – как он мог уронить свое достоинство, очутиться в столь несвойственном ему положении обороняющегося.

– А я вот не верю. С чего бы? Ты поступил гадко, отвратительно. Ты сам признал, что сказал мне только потому, что Тоби застукал вас с Лиззи в баре. По-твоему, мне должно быть приятно, что вы годами встречались…

– Лишь очень, очень редко…

– …и говорили обо мне?

– Ты не понимаешь, как это было, – сказала Лиззи со слезами на глазах. – Тут не было ничего постоянного, не было никаких «отношений», просто мы случайно познакомились на той вечеринке…

– Отсюда мораль – не устраивай вечеринок.

– И раззнакомиться уже было нельзя, и я иногда справлялась у Джеймса, где ты и как ты, потому что я тебя любила и это было моей единственной связью с тобой все время, пока ты был с Жанной и когда ты был в Японии и в Австралии тоже, и я о тебе думала, и ни с кем, кроме Джеймса, я не могла…

– Ни с кем, кроме Джеймса, заместитель, полагаю, был не плох. Неужели вам не ясно, до чего больно это слушать?

– Она права, – сказал Джеймс, – тут совсем не то, что ты думаешь. Однако…

– Так и вижу, как вы сидите рука в руке и говорите обо мне.

– Никогда мы не сидели рука в руке! – сказала Лиззи.

– Проклятье! А мне не все равно, сидели или не сидели? Или чем там еще занимались, в чем никогда не признаетесь. Вы беседовали по телефону, и встречались, и смотрели друг другу в глаза, скорее всего, вы всегда были знакомы, ты, скорее всего, познакомился с Лиззи раньше, чем я, ты был первым, ты обскакал меня, как было и с тетей Эстеллой, и… и с Титусом, недаром он сказал, что видел тебя во сне. Ты, наверно, и был тот человек, с которым он прожил те два года, понятно, что он не захотел в этом признаться! И ты заставил Лиззи спеть ту любимую песню тети Эстеллы. Лиззи небось каждую ночь видит тебя во сне, ты всюду лезешь, ты все мне портишь, ты бы и Хартли мне испортил, если б мог. Но до нее тебе не достать, она-то моя, и только моя!

– Чарльз!

– Ты всюду поспевал раньше меня и всюду будешь после меня, когда я умру, а вы с Лиззи будете сидеть в баре и обсуждать меня, и уже не важно будет, кто вас может увидеть.

– Чарльз, Чарльз…

– Я в тебе разочаровался, – сказал я Джеймсу. – Никогда я не думал, что ты способен на подлое предательство, никогда не думал, что ты можешь впутаться в такую грязную историю. Это самая заурядная, неумная хитрость, и я, как дурак, воображал, что ты ею не страдаешь. Ты вел себя как все заурядные люди, неспособные представить себе последствия своих поступков. И одно из последствий – что я тебе не верю, не могу верить. Между вами могло быть что угодно. Ничтожные, заурядные люди воображают, что достаточно покаяться в десятой доле истины, чтобы целиком себя обелить. Все твои слова обернулись ложью, ты сам их выхолостил, ты одним махом испортил все прошлое, теперь уже ни на кого и ни на что нельзя положиться.

– Пожалуй, было ошибкой заговорить об этом сейчас, – сказал Джеймс. В его тоне сквозь явное огорчение уже пробивалась досада. – Конечно, ты в любое время усмотрел бы в этом обиду, это-то мы знали. Я надеюсь и верю, что со временем ты расценишь то, что мы утаили, как совершеннейший пустяк, хотя самый факт утаивания пустяком не был. Я понимаю, что ты счел его оскорбительным для твоего достоинства…

– Моего достоинства?

– Ну да, и я об этом от души сожалею. Но с поправкой на то, что это была ошибка, едва ли ты захотел бы, чтобы недоразумение продолжалось. Говорить эту самую правду нелегкое дело, мы пошли на это ради тебя. Лиззи чувствовала, что, если не покается в этой лжи, она не может быть для тебя тем, чем хочет быть. Она не хотела, чтобы вас, особенно сейчас, разделял барьер неправды.

– Почему же это «особенно сейчас»?

– Не надо, – начала Лиззи, – не надо…

– Не беспокойся, я не волнуюсь, я даже не сержусь. Так не сердятся. – Я и правда ни разу не повысил голоса.

– Тогда, значит, все в порядке, – сказала она. – Ведь верно, все в полном порядке?

– Возможно, твои выхолощенные слова даже соответствуют истине, если они вообще что-нибудь значат.

– Ну, тогда все в порядке, Чарльз, милый…

– Если не считать, что все кончилось.

– Что именно кончилось? – спросил Джеймс.

– Я хочу, чтобы вы оба сейчас же уехали. Чтобы ты увез Лиззи в Лондон.

– Я-то собирался уехать, а Лиззи оставить здесь, – сказал Джеймс. – Теперь, когда ты все знаешь, я, мне кажется, имею на это право. Для этого я тебе и рассказал. Этого я и дожидался.