Море, море

Вот так, выжидая, наблюдая, горюя, мы с Лиззи совершали наши прогулки. И понемногу стали говорить о прошлом, об Уилфриде и Клемент, и Лиззи рассказала, как ревновала меня к Клемент даже после того, как я ушел от нее. «Я всегда чувствовала, что ты – собственность Клемент». Говорили о театре, и какое это чудо, и какой ужас, и как Лиззи рада, что разделалась с ним. Лиззи спросила у меня про Жанну, и я кое-что рассказал ей, а потом пожалел, потому что увидел, как больно ей было это услышать. На этих прогулках Лиззи, потная, запыхавшаяся, в мятых выгоревших платьях, с лицом, красным от загара и частых слез, не казалась моложе своих лет. Она из тех женщин, чья внешность подвержена разительным переменам. В ее лице и теперь еще бывало что-то детское, таинственная смесь старого и юного. Но она утратила былое сияние – или это мне заволокло глаза. Она была преданная, милая и так старалась меня утешить, все говорила о второстепенном, избегая главного. «Конечно же, Перри не питал к тебе ненависти, никогда этого не было, это он просто так сказал. Он любил тебя, преклонялся перед тобой, всегда говорил о тебе с таким восхищением».

Как-то раз на обратном пути мы неожиданно вышли к ферме Аморн, которую я обычно обходил стороной. Мы быстро миновали жилой дом под дружное тявканье целой семейки колли, и я уже перевел дух, как вдруг из-за угла, из прохода между службами появился Боб Аркрайт, хозяин «Черного льва». Он приблизился к нам с видом собаки, которая не лает, но вот-вот зарычит и укусит.

– Скверное вышло дело, мистер Эрроуби, хуже некуда.

– Да.

– Говорил я вам, какое у нас море.

– Да.

– Не мог выбраться на берег, вот в чем беда-то.

– Возможно.

– Я его видел как раз за день до того. Был возле башни и видел, как он все пробовал влезть на ту скалу, что возле вашего дома, и все срывался. Это надо быть совсем без головы, чтобы купаться, когда такие волны. В конце-то концов он вылез, но это уж из последних сил. Долез до верхушки и свалился мешком. А в этот раз, видать, совсем вымотался, волны и шваркни его о скалу. Да, вот так, наверно, и было. Зря вы разрешали ему там купаться. С нашим морем шутки плохи, я же вам говорил. Говорил или нет?

– Да, нельзя было это допустить.

Я двинулся дальше.

Он крикнул мне вслед:

– Мой брат Фредди вас знает. Он вас знает.

Я не обернулся. Всю дорогу до дому мы с Лиззи молчали. Я решил, что велю Джеймсу уехать завтра, а Лиззи отправлю на следующий день. Спровадить их вместе я не мог, потому что не хотел, чтобы Джеймс вез ее в Лондон в своей машине. Я чувствовал, что больше она мне не нужна, а без Джеймса и подавно мог обойтись, и невтерпеж стало при свидетелях переживать то, что я все острее ощущал как мой позор и падение.

Я вошел в дом с твердым намерением разыскать Джеймса и сказать ему, чтоб уезжал завтра утром, и вдруг услышал какой-то диковинный, ритмичный, сверлящий звук. Не сразу я сообразил, что это телефон, – я успел начисто забыть о нем. Это он звонил в первый раз, и я тотчас решил, что звонит Хартли. Потом я, конечно, не мог вспомнить, где он стоит. Наконец я обнаружил его в книжной комнате и с замирающим сердцем подскочил к нему.

Голос был Розины.

– Чарльз, это я.

– Привет.

– Я хотела сказать, до чего жаль мальчика.

– Да.

– Ужасно жаль. Ну да что тут скажешь. Но послушай, Чарльз, я хочу у тебя что-то спросить.

– Что?

– Это правда, что Перегрин пытался убить тебя?

– Он столкнул меня в море. Он не хотел меня убивать.

– Но он столкнул тебя в эту страшную яму, в самый водоворот?

– Да.

– Ну и ну.

– Ты откуда звонишь?

– Из «Ворона». Могу сообщить тебе новость.

– Какую?

– Ты слышал про этот суперфильм «Одиссея», который собирается снимать Фрицци Айтель?

– Да.

– Ну так вот, он предложил мне роль Калипсо.

– Как раз для тебя.

– Замечательно, правда? Я давно так не радовалась.

– Желаю удачи. А меня, Розина, оставь, пожалуйста, в покое.

– Оставляю тебя в покое.

И дала отбой.

Выйдя из книжной комнаты, я услышал в кухне голоса Лиззи и Джеймса. Дверь была закрыта, но что-то в тоне их разговора насторожило меня. Чуть помедлив, я распахнул дверь. Джеймс увидел меня через голову Лиззи и сказал:

– Чарльз.

Вещий страх пронзил меня. Сердце заколотилось, во рту пересохло.

– Да?

Они вышли в прихожую. Лицо у Лиззи было красное, вид испуганный.

– Чарльз, мы с Лиззи хотим тебе что-то сказать.

Как же молниеносно в человеческом мозгу возникают видения катастрофы! За две секунды я прожил долгую пору душевных мук. Я сказал:

– Знаю я, что вы хотите мне сказать.

– Нет, не знаешь, – сказал Джеймс.

– Ты хочешь сказать, что вы очень привязались друг к другу и считаете своим долгом сообщить мне об этом. Отлично, принято к сведению.

– Нет, – сказал Джеймс, – Лиззи привязана не ко мне, а к тебе. В том-то все и дело, потому я и должен рассказать что-то, что должен был рассказать уже давно.

– Что же?

– Мы с Лиззи давно знакомы, но решили не говорить тебе, потому что это наверняка вызвало бы у тебя совершенно беспочвенную ревность. Вот, в сущности, и все.