Море, море

– А я-то за него вышла, чтобы ему было хорошо! Но ты не думай, что было только плохое, вовсе нет. То, что я тебе рассказала, – это плохое, но у тебя, наверно, сложилось ложное впечатление.

– Ты еще, чего доброго, скажешь, что была счастлива в браке!

– Нет, но не все было плохо. Бен не всегда так ужасно обращался с Титусом. В нем точно сидят два разных человека, может, все мужчины такие. Просто чуть дело касалось тебя, он срывался. А забыть про тебя мы не могли, ты стал такой знаменитый, но у нас бывали и хорошие времена.

– Какие, например?

– Да ничего особенного, тебе, наверно, показалось бы скучно. Мы жили тихо…

– Ничего себе тихо!

– Свою работу Бен не очень любил, но он любил все делать по дому. Он любил СС.

– СС?

– «Сделай сам». Один раз мы ездили в Лондон на выставку в «Олимпии». Он ходил на всякие вечерние курсы.

– Чему он учился в тот тихий вечер, когда ты заперла дверь на цепочку?

– Учился склеивать фарфор.

– О господи! А ты, Хартли, что ты делала целыми днями? Были у тебя друзья, приглашала гостей?

– Да нет. Бен этого не любил, а мне было все равно. Мы и здесь почти ни с кем не знакомы.

– А ты не ходила на вечерние курсы?

– Начала как-то заниматься немецким, но он не хотел, чтобы я одна выходила по вечерам, а расписание не совпадало.

– Ох, Хартли… И все эти годы он был тебе верен, никого другого у него не было?

В первую секунду она как будто не поняла.

– Нет, что ты.

– Не знаю, почему ты так уверена. И у тебя тоже никого другого не было?

– Конечно нет!

– Н-да, для тебя это, наверно, значило бы рисковать жизнью.

– Понимаешь, мы были очень поглощены друг другом. Мы очень…

– Поглощены! Да, теперь мне все ясно.

– Нет, не все тебе ясно, – сказала она и, вдруг повернувшись ко мне, провела пальцами по глазам и по рту. – Не может это быть тебе ясно, никто не может понять чужой брак. Я так молилась о том, чтобы не разлюбить Бена…

– Это комедия, Хартли. Неужели ты и сейчас не видишь, что ситуация невыносимая, немыслимая? Хватит тебе разыгрывать христианскую добродетель перед этим мучителем, если ты в этом видишь свой долг.

– Он тоже мучается, а я иногда бываю… очень недоброй. Он не виноват, а я с самого начала была виновата.

– Ты терзаешь меня этими тошнотворными рассказами и еще хочешь, чтобы я ему сочувствовал! Почему ты сюда приехала, почему пришла ко мне, почему вообще все это мне рассказала?

Хартли, не отрывая от меня глаз, словно задумалась. Потом заговорила медленно:

– Потому, наверно, что когда-нибудь – это я всегда знала – я должна была кому-нибудь это рассказать, описать, повторить те богохульные слова, то, что ты называешь мерзостями. А друзей у меня, в сущности, никогда не было, я тебе уже говорила, мы с Беном жили так уединенно, так скрытно, какой-то тайной жизнью, как преступники. Мне не с кем было поговорить, если б и захотела.

– Выходит, что я – твой единственный друг!

– Да, ни на кого другого я не могла бы это взвалить.

– Взвалить? Ты хочешь, чтобы я разделил твою боль…

– Что ж, в какой-то мере ты в ответе…

– За твою загубленную жизнь? Так же, как ты в ответе за мою! Значит, это твоя месть? Нет-нет, шучу.

– Я не в том смысле, просто выдумки Бена насчет тебя – это что-то вроде демонов в нашей жизни. Но конечно, дело не только в том, что хотелось с кем-то поделиться. Ты знаешь, когда я в первый раз увидела тебя в деревне, я чуть в обморок не упала. Я как раз свернула с той дороги, где коттеджи, а ты как раз входил в трактир, и я почувствовала такую слабость, что немножко поднялась в гору и села на траву. Потом решила, что это мне снится, что я сошла с ума, не знала, что и делать. А на следующий день услышала в лавке разговор о тебе, кто-то сказал, что ты ушел на покой и поселился здесь. И я не сразу решила, рассказать ли Бену, ведь он мог и не узнать тебя, ты не очень похож на свои портреты, а потом подумала, что он так или этак узнает, кто-нибудь скажет ему в столярке, и упомянула, что встретила тебя, он страшно разъярился, сказал, что надо сейчас же продать дом и уезжать, и, конечно, решил или притворился, что решил, что ты приехал сюда нарочно из-за меня, а оно, конечно, и правда было странно.

– Ну и что, продает он дом?

– Я не знаю, он сказал, что заявит агенту, может, и заявил, я не спрашивала. Но сегодня я потому пришла, что хотела рассказать тебе про Титуса и про подозрения Бена и просить у тебя помощи…

– Помощи? Родная моя, я же о том и говорю, я только об этом и мечтаю. Поедем в Лондон хоть завтра, хоть сейчас, если есть поезд…

– Нет, нет, нет. Пойми, я не могу решиться, прикидываю то так, то эдак. Думала – попрошу тебя уехать, продать этот дом и уехать. Если б ты понял, как это важно для меня и для Бена, как это ужасно, какой это кошмар, что ты здесь, ты бы наверняка уехал.

– Хартли, это мы с тобой уедем, ты и я, вот в чем выход.

– Я думала, напишу тебе письмо, попрошу уехать, но очень уж трудно было бы объяснить все это в письме.

– Хартли, ты уедешь со мной? Сегодня, завтра, уедешь?