Вот они, сын и отец, вдвоём тёмной ночью в лесу у костра. Они пили из ручья, будут спать в палатке. Это точно как поход. Всё по-настоящему. И папа споёт походные песни. Иней глубоко вздохнул, зажмурился и прикусил губу.
Он был в сердце чуда.
Ясень уселся поудобнее, провёл пальцами по струнам и взял аккорд.
— Слушай, Инька, — сказал он. — Песня взрослая, но тебе должна понравиться. Я хотел тебе её спеть.
Иней не отвечал, только смотрел на него неотрывно — расширенными, очарованными глазами.
Ясень запел.
Иней сидел, закрыв глаза. Голова кружилась. «Папа жив, — повторял он про себя, — папа останется тут. Со мной…»
Ясень фыркнул чему-то, отложил гитару и поднялся.
— Давай, — сказал он, — Инька, разувайся, снимай джинсы и лезь в спальник. В тот лезь, который слева, он теплее.
Когда Иней проснулся, было уже совсем светло. Из-за полога тянуло вкусным. Папа, насвистывая, жарил на костре сосиски. Протирая глаза, Иней разнеженно улыбнулся — всё осталось как было, папа с ним, это не сон, чудеса продолжаются… Он сладко зевнул, замяукав, и папа рассмеялся.
— С добрым утром, сын! — окликнул он.
— С добрым утром, папка.
— Собирайся, умывайся, завтракать будем, — сказал папа. — А потом домой поедем. Не всё ж в лесу жить, как медведям. Был бы ты лет на десять постарше, тогда может быть, — Ясень снова засмеялся. — А пока что тебе под крышей жить надо.
— Ладно, — не стал спорить Иней, хотя в палатке он отлично выспался и успел прийти к выводу, что это и есть самая правильная мужская жизнь.
«А Шишов дурак, — удовлетворённо подумал он. — Тоже мне! „У парня стрижка должна быть три миллиметра! И ни миллиметром больше! А иначе он девчонка!“ Вон у папки моего какой хвост, до ремня достаёт. А ты, гадский Шишов, его забоялся». По пути к ручью Иней всё вспоминал, как Шишов забоялся папку, и злорадно хихикал.
Солнце не выглядывало из-за облаков, но и дождя небо не обещало. Ручей весело бежал по камням. Иней присел на корточки, разложил на мху зубную щётку, мыло, тюбик пасты и стал умываться. Вода была ледяная. Пальцы враз перестали слушаться, а по спине побежали мурашки, но Иней скрепился духом и поблажки себе не дал.
Вернувшись к палатке, он увидел, что папа накидал жареного уже целую плошку с верхом. От мясного запаха Инеевы кишки скрутил волчий голод. Он принял у папы свою долю и начал стремительно уминать завтрак.
Папа смотрел на него и улыбался.
— Вкусно?
— Вкусно!
— То-то же.
Потом он протянул Инею большую чашку горячего чая и пару печений. Печенья были такие же, как дома, и вдруг Иней вспомнил маму.
— Пап, — сказал он, — а как там мама? Она волнуется, наверно. Мы вчера так убежали… а она плакала…
Папа достал из нагрудного кармана мобильник и показал Инею.
— Отсюда не ловит, — сказал он, — так я утром к платформе ходил, оттуда ловит. Я маме позвонил и предупредил её, что мы лето поживём вместе. Хочешь, попозже сам позвонишь.
Иней кивнул. Звонить, если честно, ему не очень хотелось. Он и так знал, что будет. Мама заплачет, изругает его и велит вернуться немедленно. Чего доброго, вылезет мерзкий Шишов и станет говорить гадости: скажет, что мама неправильно Инея воспитывала, и начнёт указывать ей, как воспитывать детей правильно. Налысо брить и всё такое. «Ну их совсем», — подумал Иней и спросил:
— А где мы жить будем?
— Как где? — удивился папа. — Я же сказал — на даче.
— На чьей.
— На нашей, дурья башка, — и Ясень засмеялся. — Сейчас пойдём ловить зелёный поезд. Он нас довезёт куда надо. Я там где-то, кстати, и машину бросил.
Тут у Инея возникли два вопроса, большой и маленький. Но сразу задавать большой вопрос он сробел, поэтому спросил:
— Пап, какой зелёный поезд? Они тут всё зелёные…
Папа фыркнул. Потом наклонился вперёд, точно собирался сказать что-то тайное, и звучно прошептал — серьёзно, безо всяких подначек: