— Понял, — нехотя выдавил «председатель». — Понаехали, м-мать вашу… стрелки в-ворошиловские, уж и из дому не выйди…
«Стрелки, — озарило вдруг Алея. — Воронов не первый здесь с огнестрелом! Первым был папа. Это в них папа стрелял. Он тут. Я привёл их куда надо… Теперь надо найти его. Надо спросить „председателя“, он знает».
Оставалось выйти из машины и задать вопрос… Но у Алея язык присох к гортани, руки и ноги не слушались, он был не в состоянии сдвинуться с места. Голова наливалась болью от дикого напряжения; как он ни старался, заставить себя не мог.
К счастью, Воронова посетила та же догадка.
— Стой! — велел он. — Остальные стрелки где? Мужика с ребёнком ищем.
«Председатель» хмыкнул — как показалось, с долей облегчения.
— Да тут двух километров не будет, — с неожиданной доброжелательностью сказал он. — Поезжай прямо, там пустая деревня стоит, в крайней избе твой мужик засел. Только у него винтовка.
— Знаю, — так же дружелюбно ответил Воронов, — спасибо.
— Ну мы пошли, — сказал бородач.
— Удачи, мужики.
Широко улыбаясь, Летен вернулся в машину и отдал Маю автомат.
— Поехали, — сказал он довольно.
Корней взял с места.
— Ну и сафари под Листвой, — неверяще пробормотал он. — Чище чем на медведя.
— Я же обещал, что будет интересно, — добродушно сказал Летен. — А вон и деревня.
Алей подобрался и обеими руками вцепился в грубую чешую проксидемона.
«Лёд, — вдруг прозвучало в голове, как будто он услышал кем-то произнесённое: — Летен — Лёд… когда он приходит в ярость, лёд тает и показываются подснежники…» Он снова озлился на себя за то, что думает чушь, а потом вспомнил: «подснежниками» на жаргоне судмедэкспертов называются трупы, пролежавшие зиму под снегом.
Воронов убивал людей.
Он убийца.
Алей закрыл глаза.
Летен Истин может выглядеть защитником и опорой, но в действительности он убийца. Нельзя ему верить, нельзя на него полагаться. Он страшен. Он не должен получить код Предела. Никогда.
Машина поравнялась с чёрной избушкой.
На этот раз Май вышел первым. Сторожко пригибаясь, он скользнул вдоль покосившегося забора, заглянул в окна и крикнул:
— Чисто!
За секунду до этого Алей понял, что красной «Листвянки» в деревне нет. Это значило, что они опоздали. Что он — опять — опоздал. Но Летен уже открыл дверцу и поманил его к себе, и Алей покорно вышел из машины.
— Ну, — сказал Воронов, — что?
Алей молчал. Закусив губу, он как сомнамбула двинулся к Маю. Избушку он узнал, он видел её, но красная машина успела скрыться…
Алей не помнил, как открыл скрипучую дверь, как вошёл. Только что он стоял на воздухе рядом с Летеном Истиным, и в следующий миг уже склонялся над чёрным гнилым столом под чёрным потолком у разбитого закопчённого окошка. Воронов по-прежнему был рядом, в окошке виднелась спина Мая, который зорко оглядывал окрестности. В избушке скверно пахло: воняла химией какая-то дрянь, налипшая на бок древней «буржуйки».
На гнилой столешнице ногтем было процарапано: «Алик». И ещё чуть помельче, пониже, чуть наискось: «Алечка».
В глазах у Алея потемнело. Подломились колени. Он сполз бы на грязный пол, но Летен ловко поймал его поперёк туловища и поставил на ноги. Дыхание у Алея прервалось от резкого толчка под дых, и он не смог ничего выговорить, так и шатался безвольно, вцепившись в рукав Летеновой чёрной куртки.
— Ну-ну-ну, — успокаивающе сказал Летен и кивнул на стол. — Брат твой тебе весточку оставил. Во дворе следы от покрышек. Уехали они?
— Да, — прошептал Алей.
— Куда? Будем догонять.
— Я…
Алей снова покачнулся, и Воронов перехватил его крепче.
— Держись, — сказал он. — Я с тобой.
Он поразмыслил и повёл Алея наружу. Аккуратно наклонил его голову, положив ладонь на макушку, иначе Алей вписался бы лбом в низкую притолоку. На свежем воздухе Алею стало немного легче, он судорожно вдохнул и потёр лицо ладонью. Летен ждал. В молчании прошла минута, потом Летен окликнул Корнея, велел, чтоб тот кинул ему фляжку. На фляжке был оттиснут герб СССР, твёрдое металлическое горлышко ткнулось Алею в зубы и ливануло жгучим ароматным коньяком. Алей закашлялся, сглотнул, больше половины пролил.
— Эх, ты, — добродушно сказал Летен и похлопал его по спине. Легко и естественно он вдруг перешёл на «ты», и так получалось даже спокойней — пока он обращался к Алею по имени и матичке, в этом неизменно слышалась ирония. Теперь Летен, казалось, окончательно записал Алея в «свои».
Алей глубоко вздохнул.
Мысль о том, что Летен убийца, уже утрачивала вес и значительность. «Ещё бы, — отрешённо подумал Алей. — А ведь если бы я пошёл сюда один, чёрт знает, чем бы это обернулось. Могли бы и убить. Как хорошо, что я его попросил… хорошо, только теперь что мне делать?»
И вопрос этот отворил шлюзы едва отхлынувшему беспамятству. Руки и ноги стали ватными. Белое небо и бледно-зелёную траву затопила волна чёрной воды. Алей подавился воздухом, земля покачнулась, желудок подпрыгнул к горлу, сердце скатилось в живот, и последним, что он увидел, были глаза Летена, серьёзные и встревоженные — и очень близкие, потому что Летен держал его на руках.