Монстры «Последнего рая»

– Идите к машине, – ответил ему человек.

– А где машина-то? – поинтересовался Стэн.

– За углом.

Через минуту они уже были у машины.

– Давайте, садись на заднее сиденье, – приказал человек в штатском, открыв перед Стэном дверь. – И без глупостей.

– Без глупостей, так без глупостей, – безразличным голосом произнес он.

Однако едва дотронувшись до дверцы машины, он вдруг с силой пихнул ее назад, сбив человека с ног, и бросился наутек, свернув за угол дома, где только что прятался. Полицейский быстро вскочил на ноги и бросился за ним в погоню. Но не успел он обогнуть угол дома, как получил страшный удар чем-то длинным и тяжелым поперек корпуса, отчего снова рухнул на землю.

Стэн, отбросив доску в сторону, приставил к голове лежащего на земле полицейского только что подобранный пистолет и приказал:

– Не шевелись, а то выстрелю.

Видя, что полицейский не собирается сопротивляться, он быстро нашарил у него под пиджаком наручники, защелкнул их у того на запястьях, забрал служебный пистолет и сказал:

– Лежи тут и не рыпайся полчаса, понял?

Полицейский молчал.

– Понял?!! – Стэн нагнулся к лежащему и, схватив его за плечи, тряханул. – Понял, я тебя спрашиваю, сука?!!

– Да! Да! Понял, понял! – поспешил заверить его лежащий на земле человек.

Стэн бросил полицейского обратно землю и, переступив через него, заспешил к себе в квартиру: пора было убираться из этого района, в котором оставаться было уже более чем опасно…

С этого дня для Стэна наступило время скитаний по стране.

Снова и снова были дороги, холод и дождь, снег и град, и испепеляющее солнце и снова ночь и снова день, и снова ночь… Если бы он смог хотя бы раз встретить того, кто мог бы ему внятно объяснить – зачем ему бежать куда-то, зачем скрываться, зачем вообще жить человеку, когда из этой его жизни давно уже ушла цель. Но таких мудрецов он не нашел. Да и были ли они?

Глупо было бегать по миру, боясь каждого полицейского. Гораздо проще взять и покончить с собой. Но странное дело – опасность быть арестованным толкала его к бегству, а, следовательно, отдаляла от смерти. Это было нелогично, хотя все последнее время он только и делал, что поступал вопреки здравому смыслу.

Он ловил себя на том, что чем больше была опасность его ареста, тем больше ему хотелось жить.

Для чего и для кого? Он не знал. Просто жить – и все.

Он плутал по городам, пробавляясь случайными заработками, петлял по стране, пытаясь сбить со своего следа нет, не полицию даже, которой наверняка и без него дел хватает, а эту адову муку, порождаемую памятью, муку, что шла и шла за ним по пятам подобно голодной волчице, ждущей только случая, чтобы вцепиться в него и больше уже никуда не отпустить.

Сначала он остерегался полицию, потом перестал: ведь он не был ни убийцей, ни сколько-нибудь известным преступником, на которого можно и нужно было бы устраивать тотальную охоту по всей стране. Он просто бежал от самого себя, плутал и плутал, спускаясь все ниже и ниже на дно, с каждым днем все больше и больше теряясь и теряя, перестав обращать внимание на себя, на бесконечные резкие повороты, падения и предательства, тщетно пытаясь уйти, спастись от наваждения, найти хоть какой-нибудь угол на этой проклятой земле, в котором он смог бы отгородиться от мира и вернуться назад, к самому себе.

Он уже не помнил, кого встречал на этом бесконечном пути от себя и к себе, впрочем, и всем остальным он был не особенно нужен, а поэтому и его наверняка никто тоже не помнил.

Что есть у человека, кроме надежды? А что есть у того, у кого и надежды-то никакой нет?

В конце концов, потратив последние деньги и вконец опустившись, он в один прекрасный момент вдруг отчетливо понял, что жить ему больше уже не нужно.

А что нужно?

Нужно непременно побывать там, в далеком Бостоне, на кладбище, побывать в последний, прощальный раз, чтобы проститься с ними, с двумя уже давно покинувшими поверхность земли телами, с двумя не покинувшими его, Стэна, душами…

Да, у него появилась ясная конечная цель его жизни: добраться, доцарапаться до знакомой могильной плиты… чтобы иметь возможность лечь в землю рядом с ними, а не где-нибудь еще, вдалеке от них. Ведь не на свалке же подохнуть, в самом деле!

Теперь у него не будет препятствий на этом последнем пути, в конце которого его ждет прощание и смерть, прощание и смерть… Никто, ничего уже его не остановит…

Да он оказался на дне жизни, но, упершись сейчас в это дно ногами, коснувшись его, он решил все-таки оттолкнуться от дна и выплыть на поверхность, пусть там и плавает всякая пена. Черт с ней, он уже ничего не боится в этой жизни, потому что ему уже ничего не жалко потерять.

С этого дня он будет двигаться к Восточному побережью, туда, в Новую Англию, в чинный скучный Бостон, к старому кладбищу как последнему его, Стэна, пристанищу и цели.

Решено.

Раз и навсегда.

Что ж, когда есть цель, то и средства ее достижения тоже будут. А еще будет смысл жить. Пусть только на этом пути от себя к ним, лежащим под могильной плитой, но все-таки это лучше, чем то, что было у него раньше.

Через три недели он добрался до Бостона.