Волосинки на затылке встали дыбом.
– Кто здесь?
Я вжался в спинку кровати, подтянув колени, и пожалел, что в довесок к ночнику не прихватил из подвала биту.
– Кто?
– Выходи! – не совсем желая этого, крикнул я.
– Оди, – отозвалось эхо.
Раздалось бормотание, причмокивание, и дальний конец одеяла натянулся и начал сползать вниз.
Я заорал что было мочи. Позорно. Как маленький. Но мне было плевать. Я орал, как потерпевший, и спустя минуту, которая растянулась в вечность, щелкнул выключатель. Спасительный мягкий свет разлился по комнате, и в тот же миг я почувствовал тепло маминых объятий. Запах сирени, рыжий вихрь волос и обволакивающее чувство защищенности.
– Все хорошо, это лишь сон.
Мама гладила меня по спине и успокаивала. Я хотел сказать, что не спал, но слова застряли в горле. Сквозь слезы я видел, как тень юркнула за платяной шкаф. А затем я уткнулся в ее плечо и разревелся. Я спрятался от всех бед. Ее руки были самой надежной преградой от всего плохого. И если зло сможет пробраться через них, то меня уже ничто не спасет. Хотелось снова стать маленьким, чтобы, забравшись в кровать к родителям, не бояться ничего. Я плакал долго – казалось, вся моя горечь, обида и боль решили пролиться одним сплошным ниагарским водопадом.
Я знал, что наутро мне будет неловко, но сейчас мне хотелось лишь, чтобы мама продолжала гладить меня по спине и говорить ободряющую нелепицу.
За завтраком мы не обмолвились о произошедшем. Мы молчали, ковыряя неровные кругляши теста каждый в своей тарелке. Но, казалось, в незримой стене между нами образовалась трещина.
– Классные оладьи, ма! – набив полный рот, похвалил я Кэр.
Она улыбнулась.
– Нет, правда, – проглотив очередной кусочек и запив соком, продолжил я. – Они сегодня реально не пригорели. И на вкус не как стельки ботинок, а воздушные и мягкие…
Я замолчал, осознав, что комплимент явно ушел не в то русло. Кэр же засмеялась. Звонко и радостно.
– Максимально точно и справедливо, Макс. И знаешь, отчего они такие вкусные? – Кэр прищурилась и хитро улыбнулась. – Всё дело в одном маленьком секрете.
И она наклонилась ко мне, по-шпионски понизив голос до заговорщицкого шепота. Я инстинктивно подался вперед и напряг слух.
– Их принесла соседская тетушка Марго.
Кэр откинулась на спинку стула, хохоча.
Я обескураженно переводил взгляд с тарелки на маму и не мог подобрать слов. Мои уши пылали огнем, словно два адских вулканических беса танцевали джигу.
– Но теперь я знаю, что мой сын думает о моей стряпне, – Кэр перевела дух. – И что он чертовски сильно любит меня, раз столько лет стоически жевал стельки ботинок и не возмущался.
Она смахнула слёзы, что всегда выступали у нее при сильном смехе:
– А самое интересное, когда это он успел действительно пожевать стельки ботинок, чтоб узнать их вкус?
Кэр встала, чтобы налить себе еще одну кружку кофе.
– Кстати, это именно она наводила тут порядок.
– Спасибо ей, – засмеялся я.
– Воистину, – отсалютовала кружкой Кэр. – Чем займешься сегодня?
Я подцепил последние две оладьи вилкой: раз это не левел-ап мамы, а разовая акция от соседки, не стоило упускать момент.
– Хочу наведаться в местную библиотеку и побольше узнать о городе, раз уж мы тут останемся.
– Тебя подвезти? Я как раз собираюсь кое-что прикупить.
– Было бы здорово!
– Амбертон. Янтарный град, – задумчиво произнесла Кэр. – Надеюсь, мы не мухи для него.
Облачко набежало на солнце, и в комнате потемнело. Тень накрыла маму, и я увидел безвольную женщину с опущенными руками из моего детства. Это длилось лишь мгновение, и вот тучку унес ветер, а Кэр вновь смеялась:
– Что за лицо, малыш? Ты словно призрака увидел.
– Не называй меня так, – показательно рассердился я и, допив на ходу сок, побежал наверх за рюкзаком.
Библиотека находилась в самом центре, словно приклеенная к обручу небольшой круглой площади. Кроме нее, по периметру расположились ратуша с архивом, почта, загадочное черное здание с надписью «Клуб». Чуть далее – начальная школа, за поворотом – рынок с открытыми торговыми рядами, улочка с магазинчиками и жилые дома. Это всё я успел разглядеть, пока Кэр колесила, разыскивая магазинчик, в котором накануне вместе с Марго покупала вырезку.
Магазинчик она так и не нашла. По крайней мере, до того, как высадить меня.
Листая старые газеты, я напряженно вглядывался в пожелтевшие страницы, сальные пятна чьих-то рук, смазанные буквы. Я взял самые древние из имеющихся: вековой давности. Их листы были плотные, хлопковые, и краска сохранилась гораздо лучше, чем на более поздних бумажных потомках.
Я сам не знал, что ищу. Может, упоминание о трагедиях, подозрительных убийствах, пропажах… Я так неистово хотел оказаться в эпицентре загадочной истории, что тужился всеми силами отыскать хоть намеки, крупицы того, что создаст канву моего невероятно захватывающего приключения.