Монстры. Битва кланов

– Мне нужно что-то объяснять? – все с той же усмешкой в голосе поинтересовался дух камня.

– Нет, – помотал головой Прай.

Он спрыгнул с островка и вошел в хижину, где вообще ничего не изменилось со времени его последнего визита. Те же пучки трав, развешенные настолько густо, что не видно крыши, та же острая и пряная смесь резких запахов, от которых у него в детстве сразу начинала кружиться голова. Едва вдохнув аромат магических растений, Прай почти сразу же воскресил в памяти все, чему учила его колдунья. Помнится, она говорила об отваре из коры черного дерева и корней травы мороницы…

Кора нашлась быстро, но вот нужных корешков что-то нигде не было видно. Кажется, Майди прятала их подальше, чтобы не добавить куда-то по ошибке… В поисках мороницы Прай старательно обследовал все потайные уголки хижины и в одном из них наткнулся на аккуратно сшитый кожаный мешочек с голубым цветком внутри. Цветок выглядел таким свежим, будто был сорван только вчера, и молодой Лев вспомнил, что уже видел его в руках колдуньи. Это же милойя, цветок любви, приворотное средство! Помнится, Майди даже собиралась отдать ему этот цветок, но он не взял, заявил, что воин не должен добиваться своих целей колдовством. Но теперь Прай думал несколько иначе. Он поднес цветок к лицу, вдохнул полной грудью – и запах милойи тут же напомнил ему об Эйне. Лев вернул цветок в мешочек и спрятал его в небольшую сумку, висевшую у него на поясе.

Следом за цветком любви отыскалась в одном из тайников и мороница, завернутая в завядший и пожелтевший лист лопуха. Осторожно, стараясь даже не касаться ядовитых корешков, Прай взял сверток и кору, вышел из хижины, развел огонь, повесил над костром котелок, в котором еще оставалась вода, и стал готовить отвар. В какой-то момент ему послышался шорох за деревьями, Лев посмотрел туда, но никого не увидел, и, сколько он ни прислушивался, шум больше не повторялся. Наверное, всего лишь пробежал какой-нибудь зверь: косуля или заяц.

Наконец отвар был готов и Прай осторожно, стараясь не расплескать ни капли, отлил немного в маленькую бутылочку, а остальное выплеснул под куст подальше от хижины. Покидая дом знахарки, он взял с собой несколько охапок лечебных трав и в первую очередь таких, которые могли бы помочь выздоровлению Нома. Теперь, даже если кто-то и видел Прая здесь – что маловероятно, потому что в это место никто никогда не ходил, – всегда можно будет сказать, что он заглянул в хижину именно за целебными травами.

Вернувшись в стойбище, он узнал, что Ном наконец-то пришел в себя. Не отходившая от него Ювилэ просто светилась от радости. – Ее глаза сияли, упругие щеки, казалось, стали еще румянее, а светлые волосы – ярче. Буйволу ее присутствие тоже явно пошло на пользу. Он еще был очень бледен, не вставал и двигался с трудом, но уже улыбался и даже издал, то и дело морщась, похожие на смех звуки, когда Прай поклялся: первое, что он сделает, когда друг встанет на ноги, – это даст ему покататься на своем удивительном островке, который летает без паруса. Молодой Лев долго сидел рядом с другом, развлекая его, приготовил для него по рецептам Майди несколько особенно целебных средств и ушел только тогда, когда Ном утомился и задремал.

В ту ночь Маару не пришла к нему, и Прай был только рад этому. Дождавшись, пока все стойбище уснет, он тихо, стараясь ступать неслышно и держаться только в тени деревьев, подобрался к родительской хижине. Осторожно сдвинул полог, вдохнул знакомый запах родного дома, прислушался к тем звукам, что много лет слышал каждую ночь: храпу отца и сонному дыханию матери. На миг он вдруг снова будто бы почувствовал себя мальчишкой, и сердце тревожно застучало, точно вскрикнуло: «Что я делаю?!» И тут же, точно вторя ему, в ушах словно прозвучал голос Обсидиана: «Раз не получил, значит, не сумел взять. Иди и возьми!»

Не колеблясь больше ни единого мгновения, молодой Лев бесшумно скользнул в хижину. Умение видеть в темноте, столько раз его выручавшее, не подвело и сегодня. Прай без труда разглядел стоявший в углу глиняный горшок с пахучим лечебным отваром, которым, как он знал, мать промывала раны отца.

Вдруг звук храпа прервался, и Прай замер, стоя на одной больной ноге. Неужели Арнар проснулся, неужели почувствовал опасность? Тишина продолжалась несколько мгновений, показавшихся вечностью. Но потом Арнар повернулся на бок и вновь захрапел, и его сын выдохнул, стараясь даже это сделать бесшумно.

Ухитрившись не издать ни единого звука, он вылил содержимое бутылочки в горшок, покинул родительскую хижину и без помех добрался до собственной. Странно, но он все это время ничего не чувствовал. Не было ни сомнений, ни неуверенности, ни испуга, ни запоздалого раскаяния, ни удовлетворения от совершенного. Вообще ничего. Точно он действовал не сам, а кто-то управлял им, как бездушной вещью.