Монструозность Христа

Как нам это понимать? Здесь задействована не только логика запретного плода (Закон, запрещающий что-либо, создает желание); но и нечто более радикальное: стремление человека соблюдать Закон в конце концов само по себе греховно — оно есть само греховное желание, маскирующееся как Закон, обращенное в ревностное охранение закона. Именно поэтому западные христианские фундаменталисты – маскирующиеся грешники: им недостает свойства, которое легко распознать во всех истинных фундаменталистах, от тибетских буддистов до Амишей в США, – отсутствия возмущения и зависти, глубокое безразличие к образу жизни неверующих. Если сегодняшние так называемые фундаменталисты действительно считают, что они нашли свой путь к Истине, почему он испытывают угрозу со стороны неверующих, почему они завидуют неверующим? Когда буддист встречает западного гедониста, он едва ли его осуждает. Он просто благосклонно замечает, что гедонистическое стремление к счастью обречено на провал. В отличие от истинного фундаментализма, псевдофундаменталистские террористы глубоко озабочены, заинтригованы, зачарованы греховной жизнью неверующих. Можно почувствовать, что, борясь с греховным другим, они борются со своим собственным искушением. Христианские фундаменталисты – позор истинному фундаментализму.

В этом заключается радикальное различие между парой Закон/грех и парой Закон/любовь. Разрыв, разделяющий Закон и грех, не является истинным различием: их истина в их взаимном подразумевании или смешении. Закон порождает грех и питается им и т. д., между ними нельзя провести ясную линию разделения. Только в случае пары Закон/любовь мы достигаем реального различия: эти два момента радикально отделены, они не «опосредованы», один из них не является формой явления другого. Иными словами, различие между двумя парами (Закон/грех и Закон/любовь) не существенно, но лишь формально: мы имеем дело с одним и тем же содержанием в двух модальностях. В своей неразличимости (или в опосредовании) эта пара – Закон/грех, а в радикальном разделении обоих, она же – Закон/любовь. Является ли, следовательно, любовь грехом, который больше не опосредуется Законом? Эта формула все еще слишком близка к сексуальному освобождению: любовь становится грехом, когда она подчинена Закону… Ее, таким образом, следует подкрепить ее противоположностью: любовь – сам Закон, отлученный от своего опосредования грехом.

Почему же Бог тогда вообще провозгласил Закон? Согласно стандартному прочтению св. Павла, Бог дал людям Закон, чтобы дать им осознать свой грех, даже чтобы заставить их больше грешить и таким образом дать им осознать необходимость спасения, которое может случиться только посредством божественной благодати – однако разве это прочтение не заключает в себе странное, извращенное понятие Бога? Единственным способом избежать столько извращенное прочтение – настоять на абсолютном тождестве двух жестов: Бог не подталкивает нас сначала к греху, а затем предлагает Себя в роли Спасителя от тех бед, к которым Он сам нас привел; за Грехопадением не следует Искупление. Грехопадение тождественно Искуплению, оно «в себе» уже является Искуплением. То есть, что такое «искупление»? Бум свободы, освобождение от естественных пут – и именно это происходит в Грехопадении. Нам следует принимать во внимание ключевое напряжение, лежащее в христианском понятии Грехопадения: Грехопадение («регрессия» к естественному состоянию, порабощение страстями) stricto sensu тождественно измерению, из которого мы падаем, т. е. само движение Падения создает, приоткрывает то, что оказывается в нем потеряным. Я могу зайти еще дальше, рассматривая параллель между верующим и прелюбодейкой в Послании св. Павла к Римлянам 7 – я привожу странное сексуализованное сравнение между верующим, избавленным от Закона, с прелюбодейкой, которая после смерти своего мужа свободна и может жить со своим любовником: