Монстр

– Но могли ведь и вытащить порталом за секунды до взрыва, – напомнил Берт. – Как и сказал этот Маркус.

– Но ведь очевидно, что вся история с сообщником – ложь, чтобы обосновать чудесное спасение! – не поверил Антуан.

– Но тридцать секунд без записи действительно были, – возразила я. – И останки не нашли. Мы не можем знать наверняка, что это – не тело Маркуса. Что это не он сам, изуродованный экспериментами Рантор. Как мы можем отречься от него, зная, что такая вероятность существует? Мы должны попытаться ему помочь. В память о том, кем он был. Даже если это не так… Маркус Фрост был лучшим из людей, кого я знала. Он был внимательным, заботливым, добрым и честным. Если мир украсит вторая я, то представьте, насколько он станет прекраснее, если в нем снова будет он. Если мы сможем подавить в нем агрессию и хладнокровие хамелеона, то мир определенно выиграет.

В переговорной повисла гнетущая тишина. Маль и Фрай, знавшие Маркуса хуже, чем мы трое, молча переводили взгляды с Антуана на Берта, с Берта на меня и обратно на Антуана. Директор тоже хранил молчание, насупившись. Берт нервно постукивал пальцами по столу. Я непроизвольно задержала дыхание.

– Что ж, лучше бы твоей теории оказаться правдой, – в конце концов мрачно ответил Антуан. – Потому что если он сделан из хамелеона, то у нас нет прототипа, чья кровь или костный мозг сможет подавить природу ящерицы. Я согласен с тем, что мы не можем его просто ликвидировать. И не можем передать правопорядку. Но и отпустить, не убедившись, что он не опасен, я не могу. Надо продолжать исследования.

Я облегченно выдохнула, откинувшись на спинку стула. Маркус едва ли будет в восторге, но теперь у него хотя бы появился шанс. И что-то внутри меня считало это правильным.

Или как минимум меньшим из зол.

Глава 12

В тот день я опять вернулась домой поздно. Сил на то, чтобы поорать и напиться не осталось. Я смогла только немного пореветь в подушку, но потом пришлось все-таки встать и пойти готовить ужин. Несмотря на все волнения последних двух дней, есть хотелось нестерпимо. Спать тоже, поэтому перед сном пореветь еще немного не удалось: я уснула, едва моя голова коснулась подушки.

Утром шел дождь, и я не могла понять, от чего болит голова: от перемены погоды, от непрошедшей усталости или от так и не выплеснувшихся толком эмоций. С этого дождя и головной боли и началась неделя кошмара.

Мне приходилось встречаться с Линой каждый день. Сразу стало понятно, что после общения со мной она успокаивается и у нее лучше получается контролировать себя. В противном случае она начинала кидаться на охрану и громить палату. Объясняла потом, что не может удержаться.

– Как помутнение находит, – виновато бормотала она. – В лучшем случае я как бы наблюдаю со стороны. В худшем – вообще отключаюсь и даже не помню ничего.

Тесты на логическое мышление, которые мы с ней проходили параллельно, тоже подтверждали, что ее интеллект сдает позиции. Но память пока оставалась нетронутой: Лина продолжала поражать меня воспоминаниями, которые у меня самой или совсем стерлись, или очень сильно потускнели.

Мы исследовали и документировали все заново, потому что записи Рантор как сквозь землю провалились. Никто не мог найти никаких следов. У меня лично создалось впечатление, что документы просто-напросто изъяли. И сделало это наше же руководство. По собственной инициативе или по инициативе властей. Мы ведь лишь подозревали, что у Рантор в Корпусе остался сообщник. Но что если у нее был не сообщник, а могущественный покровитель? Что если Рантор начинала свои исследования не как подпольный проект для «левого» заработка, а по прямому приказу? Корпус проводил много спорных исследований и экспериментов как в области науки, так и в области магии. И, конечно, на их пересечении.

Стоило один раз озвучить свою догадку, Берт так выразительно посмотрел на меня, что я решила больше не произносить ничего подобного вслух. И даже не думать об этом, хотя второе у меня не получалось. Но я очень старалась сосредоточиться на работе, которая требовала много душевных сил и времени.

Общаться с Линой было непросто. Нет, меня не пугало то, кто она. И я не испытывала ни ненависти, ни ревности. Умом понимала, что в сложившейся ситуации она виновата в последнюю очередь, что она жертва обстоятельств и ее можно только пожалеть.

Это преследует меня всю жизнь: чаще всего я достаточно быстро осмысливаю ситуацию и подавляю эмоциональную реакцию. Легко смотрю на все с разных точек зрения, ставлю себя на место других. Препарирую факты, разбираю детали и собираю их в общее заново. Это делает меня хорошим аналитиком, но, боже, как же это мешает жить!