– Мне показалось, что Рантор удивилась, когда узнала. Но как еще все могло закончиться? Я была одна почти год. Потом появился Маркус, и нас стало двое. А ты же знаешь, как я к нему отношусь. – Она посмотрела на меня, и я впервые обратила внимание не на вертикальные зрачки, а на то, что радужка у нее такого же цвета, как и моя. И на то, сколько печали в ее взгляде. – У меня это от тебя.
– Но он не тот Маркус, которого знала я. Совсем не такой.
На ее губах появилась слабая улыбка.
– Ты ошибаешься. Он похож на него гораздо больше, чем ты думаешь. Поверь, я знаю, о чем говорю. Ведь в каком-то смысле я знала обоих. Ты просто пока не понимаешь, каково это. Что значит быть нами.
Мне пришлось еще раз сглотнуть, чтобы пропихнуть ком, вставший в горле, и проглотить собственное желание свернуть разговор и сбежать. Я коснулась руки Лины и предложила:
– Тогда расскажи мне. Ты ведь хотела поговорить.
Она не заставила просить себя дважды. Поначалу рассказ давался ей тяжело. Она путалась и с трудом подбирала слова. Мне хотелось думать, что в этом тоже виновато успокоительное, но могла быть и другая причина. Через несколько минут, заметив, что я внимательно слушаю, Лина воодушевилась и принялась говорить быстрее, эмоциональнее.
Она рассказала о том, как впервые пришла в себя в лаборатории Рантор, как долго не верила в то, кто она. Даже увидев глаза ящерицы, считала, что это какая-то ошибка. Или проклятие. Или трюк. Лишь видеозапись, на которой была я, продолжавшая жить ее жизнью, заставила ее принять правду и смириться.
– Потребовалось время, чтобы прийти в себя, – с кривой улыбкой призналась она. – Но я выстроила вокруг себя новую реальность. Ту, в которой я была не собой, а собственной копией. Нелл номер два. И в этой новой реальности я больше не хотела вернуть себе прежнюю жизнь. Я стала просто мечтать о
Лина смутилась, махнула рукой и на какое-то время замолчала. Я терпеливо ждала, когда она продолжит, не подталкивая скорее потому, что боялась выдать голосом собственное волнение. Сохранять невозмутимый вид проще, чем контролировать голос.
– Потом появился Маркус, – продолжила химера наконец. – Я знала, что он другой. Не тот, с кем ты работала, но и не такой, как я. Не совсем такой. Рантор говорила, что он получился лучше, что надо было сразу брать мужчину. Маркусу пришлось сложнее. У него обычные глаза и нет прототипа, которого можно было бы ему предъявить. Он долго был уверен, что настоящий, что его похитили, что его обманывают. И только способности к регенерации и тесты ДНК, к которым Рантор его допустила, убедили его. Он тоже был очень подавлен. Но я помогла ему адаптироваться, помогла принять нового себя. Он был благодарен… Потом у нас как-то все завертелось… – она виновато пожала плечами, словно увела у меня жениха. – Понимаешь, у нас ведь никого не было… Кроме друг друга. Потом выяснилось, что я беременна. И вместе с этим началось это…
– Что именно?
Лина нахмурилась и посмотрела на собственные руки так, словно видела их впервые.
– Рантор называла это «подавлением». Природа хамелеона оставалась стабильна довольно долго, но потом начала стремиться к доминированию. Я стала чаще выходить из себя. У меня и раньше случались приступы неконтролируемого гнева, мне стали проще даваться некоторые вещи… – она отвела взгляд в сторону, и я заподозрила, что бой с охранником был не единственным. – Но теперь порой я уже не могла остановиться, даже если требовалось. И вместе с тем начала хуже соображать, заваливать тесты на логику. Деградировать.
Лина снова криво усмехнулась, но лицо тут же исказилось, словно она собиралась заплакать. Ей удалось сдержаться.
– Мы с Маркусом понимали, к чему идет дело. Оставалось загадкой лишь одно: сохранит ли Рантор мне жизнь до родов, чтобы исследовать потом и ребенка тоже, или
Лина снова посмотрела на меня, и на этот раз в ее взгляде появилась тревога.
– И вот теперь мы с ним снова пленники, только теперь уже в другой лаборатории. Что с ним будет? И что вы будете делать со мной?